Полощу рот чаем, а Макар с присвистом выдыхает и накрывает лицо руками. А недоуменная официантка у стойки наблюдает за нами и, вероятно, не понимает, что сейчас происходит между Макаром и мной.
— Давай попробуем... — сдавленно отзывается Макар.
— Что попробуем? — отодвигаю чашку, в которую выплюнула чай
— Быть семьей.
Макар с трудом выдавливает из себя каждое слово, будто они камни. Убирает руки с лица и смотрит на меня исподлобья.
Это взгляд зверя, а не влюбленного мужчины. И он бы с удовольствием сейчас вместо разговора со мной стол перевернул, меня по щекам отхлестал за то, что посмела таблетки купить, и потащил бы за волосы против воли на улицу.
— А мы сможем? — шепчу я. — Кто-то говорил, что не сумеет быть другим, потому что привык быть козлом.
Макар встает, шагает к стойке и через минуту официантка ему подает стакан воды.
Он выпивает его залпом, поправляет ворот рубашки и после минуту сверлит злым взглядом белый шар у потолка.
Я жду.
Ему очень хочется распсиховаться. Его аж распирает и скоро, как в мультиках, пойдет пар из ушей.
Официантка косит на меня жалостливый взгляд, который говорит заберите своего буйного мужа, пожалуйста. Я его боюсь. Она отшатывается, кода Макар разворачивается и вжимается в стойку. Он что-то ей говорит ей сквозь зубы и возвращается за стол.
Медленно откидывается на спинку стула и тихо постукивает пальцами по столешнице, не сводя с меня взгляда.
— Заказал свежего чая и десерта. Блинчики с мороженым.
Я, конечно, сейчас могу съязвить, что блинчики с мороженым — это очень мило, но молчу и жду, когда Макар родит еще несколько слов, чтобы затем опять вскочить и отбежать в сторонку.
И мне недостаточно его “давай попробуем”. Да, я могла расплакаться и, утирая слезы, согласиться на его соблазнительное предложение, принимая его упрямство и деспотичность.
— Когда-то я и ходить не умел, — наконец, говорит он и замолкает.
Я щурюсь в молчаливом ожидании. Так рано я не сдамся, пусть мне тяжело держать оборону.
— И я ведь научился.
Мне хочется стукнуть по столу и закричать, что я жду от него признаний в любви, но, похоже, у моего мужа большие сложности с выражением эмоций с теми, в ком видит близкого человека.
— Я ведь многое не умел, Ульяна, — поглаживает стол ладонью. — И многому научился.
К столику нерешительно подкрадывается официантка, расставляет чистые чашки, чайник с чаем и тарелку, на которой красуются румяные блинчики, политые вареньем, и шарик сливочного мороженого.
Макар поднимает раздраженные глаза на официантку, и та бледнеет. Лицо у него в красных ссадинах от моих когтей, а на челюсти — след от зубов. В принципе, ничего удивительного, что ему не доверяют.
— Он не кусается, — говорю я с улыбкой.
— Да, кусаться это по твоей части, — Макар переводит на меня взгляд, в котором проскальзывает искра лукавства.
Официантка теперь краснеет, уловив в его голосе игривую вибрацию и хрипотцу.
Торопливо забирает старый чайник с остатками чая, чашку, и убегает.
— Отвлекла, — Макар разливает чай по чашкам, отставляет чайник и вновь смотрит на меня. — А теперь время учиться быть мужем.
— Думаешь, есть где-то школа, в которой мужчин учат быть мужьями? — не могу сдержать тихого ехидства.
— К моему большому сожалению нет, — слабо улыбается.
Хочу глотнуть чая. Мои пальцы не успевают коснуться чашки, потому что Макар берет меня за руку.
— Я хочу быть рядом с тобой, — мягко сжимает ладонь. Голос у него сдавленный.
— И да, чтобы быть рядом, мне придется быть другим, но я уже изменился, Уля. И эти метаморфозы для меня очень болезненные.
— Да?
В моем голосе пробиваются стервозные нотки, которым я сама удивляюсь.
— Мне очень сейчас некомфортно, Уля, — Макар щурится. — Я перед тобой открыт, и я очень хочу опять закрыться, спрятаться и защититься.
— Защититься? — повторяю я. — От меня?
— Да, я тебя боюсь, — тихо отвечает Макар. — И я думаю, что многие мужчины боятся женщин, ведь вы можете делать особенно больно.
— Разве я тебе делала больно?
— Ты могла сегодня сделать мне очень больно, — Макар внимательно вглядывается в мои глаза, — но не сделала. Даже на краю обрыва. Обиженная, испуганная и уставшая.
К горлу подкатывает ком слез. Пусть вернется стервозность и ехидство, за которой я скроюсь. Макару в который раз удалось подкрасться и ловко вскрыть меня.
— В тебе еще есть надежда, Уля, — Макар накрывает мою ладонь второй рукой, —то и я в силах. — Крохотная светлая искорка, которую я не хочу терять и предавать.
Я хочу вновь согреться рядом с тобой.
Я не буду плакать, поэтому я даже не моргаю, чтобы случайно не сорвать стоп-кран.
— Без тебя меня ждет одиночество, которое будет есть меня изнутри, и я сойду с ума. Я люблю тебя. И я хочу воспитывать детей с тобой, потом баловать внуков и в старости слушать твое недовольное ворчание. Хочешь ли ты этого, Уля?
Глава 56. Прости меня
Вот он и признался в своих чувствах, открылся и теперь пристально всматривается в глаза.
Бабочки попорхали внизу живота от его слов лишь в первые несколько секунд.
Сердечко, конечно, ёкнуло и яростно постучало, но я не ушла в нокаут от нахлынувших чувств, радости и восторга.
Мой муж — тяжелый человек.
Да, я его люблю, но хватит ли моей любви дожить с ним до старости и не убить?
Готова ли я принять его противный и сложный характер?
— Почему ты молчишь?
— Оцениваю свои силы, — шепчу я.
— На мою дрессировку? — он мягко улыбается. — Я думаю, у тебя получится выдрессировать меня.
— А я сомневаюсь.
— Да, ладно, — Макар смеется, — образно выражаясь, я на задних лапах сейчас иду по канату с неиллюзорным шансом разбиться.
— Дрессировщики часто становятся жертвами своих подопечных, — вздыхаю я. —Вот милый тигр прыгает через кольцо, а через минуту уже жрет дрессировщика, потому что психанул. И ты будешь психовать, Макар. Разве нет?
— Буду, — он медленно кивает. — Но…
— Но что?
Он может солгать, что будет держать себе в руках, однако кто в такое поверит?
— Но у меня есть клуб "козлов" и теннис по понедельникам и... — он замолкает на секунду, усмехается и тихо продолжает, — и я сейчас, как никогда, готов надрать на корте задницу Юре, как того он и хотел. С криками и угрозами.
— Прости?
— С ракеткой в руках буду психовать, Уля, — Макар улыбается еще шире, будто разгадал загадку вселенной.
— Нам будет сложно, — шепчу через минуту молчания. — Ты это понимаешь? Я не смогу одна тянуть.
— Ты не будешь одна тянуть, Уля. Я буду рядом, и я хочу быть рядом, когда ты будешь психовать, кричать, скандалить и угрожать мне, что ночью я засну и не проснусь. А еще у меня в планах прятаться от тебя.
— Со шлюхами? — вскидываю бровь не в силах противостоять ядовитой желчи, что решила именно сейчас брызнуть.
Макар закрывает глаза, выдыхает и смеется, сжимая мою ладонь.
— А это была не шутка, — отзываюсь я и веду плечом, пытаясь скрыть замешательство. — Что ты смеешься?
— Нет мой неуемный и горячий нрав, — поддается в мою сторону и вглядывается в глаза с улыбкой, — никаким шлюхам больше не светит. Я очень тяжело принимаю решения, но если они приняты, то они становятся моими принципами по жизни, Уля. И вот сегодня я решил, что в браке не должно быть никаких шлюх.
А еще он принял тот факт, что любит меня, и теперь, вероятно, никто не сможет его отвернуть от меня. Тяжелый, сложный и упрямый мужик, который весь наш брак противился мысли, что он неравнодушен к милой скромной Улиточке.
— Я думаю, что ты будешь ужасно противным стариком, Макар, — смотрю на него прямо и открыто. — Всегда будешь всем недоволен: соседями, погодой, продавцами, врачами.
