Ее щеки вспыхивают еще ярче. Голубые глаза сверкают обидой.
Я слышу, как трещит долбаный воздух, который отделяет меня от нее. Слышу, как по ушам шарахает стук моего собственного сердца, которое молотит по ребрам все в том же гребаном адреналиновом припадке. Он крутит мои мышцы и делает агрессивным. Ко всему, кроме нее. Кроме Полины, которую сейчас я хочу до боли, но реальность давит на мозги так, что мне хочется всадить кулак в стену.
— Отлично! — бросает она мне. — На лицо полная несовместимость. Давай расстанемся!
— Давай… — Мой голос сипит, но в нем достаточно громкости и членораздельности, чтобы меня услышали.
Секунду мне кажется, будто мы вообще в вакууме.
Я не издаю ни звука, Полина тоже.
Стоя в метре от меня, она обводит языком губы, которыми произносит только одно слово:
— Пока.
Развернувшись, уходит в противоположную от меня сторону, и стук ее каблуков остается единственным звуком в радиусе десятка метров.
— Блять.
Глава 38
Полина
Через открытое окно комнаты со двора слышу звуки отъезжающей от дома машины. За окном тихо шумит дождик и, несмотря на то, что воздух холодный, я не хочу закрывать окно.
Вдыхаю запах мокрой земли и, перевернувшись на спину, смотрю в потолок, чувствуя, как бунтует мой пустой желудок.
Последнюю неделю я только и делаю, что запираюсь в своей комнате и избегаю членов своей семьи всеми силами. Это не сложно. Мой отец постоянно работает, а мать… она, как и я, делает вид, будто ничего между нами не происходило, но я помню все до самых мельчайших подробностей, и она помнит…
По щеке катится слеза.
Из меня будто выкачали все силы. В груди давит. Мерзкая тяжесть…
Боже, разве так можно?
Влюбиться парня вот так! До клеточной голодовки от того, что не видела его неделю.
Мне тошно. Еда в меня не лезет. Я умру, если его не увижу. Если больше никогда его не увижу…
Надевая любимые потертые джинсы, чувствую, как подрагивают мои холодные пальцы. В зеркале я растрепанная, но приводить в порядок волосы нет никакого терпения. Кажется, если не выйду из дома прямо сейчас — задохнусь.
От волнения мне хочется выть.
Я опять собираюсь это сделать.
Опять собираюсь прийти к нему первая. Наплевав на свою гордость…
Сглотнув горькую слюну, смотрю на свое отражение, понятия не имея, что буду говорить…
Что люблю его?
Рухнув на кровать, подтягиваю к животу колени и снимаю блокировку с телефона. Он молчит. Обо мне будто все забыли. Еще неделю назад мне было все равно. Я ждала звонков и сообщений, но только от одного единственного человека, а сейчас… меня пугает вероятность того, что он не возьмет от меня трубку.
Кусая губы, я думаю о том, что стану делать, если он не ответит на мой звонок и не перезвонит.
Я не хочу проверять. Не буду!
Я чувствую себя древней старухой, когда спускаюсь вниз и прохожу через пустой дом, набрасывая на голову капюшон толстовки.
Такси везет меня в спальный район не очень старых многоэтажек, которые я рассматриваю в окно, совсем не ориентируясь в пространстве, хотя я уже здесь была. Всего один раз неделю назад.
Меня не приглашали.
Стоя перед дверью квартиры номер девять, я чувствую себя отвратительно. Незванной гостьей, как и в тот день, когда заявилась на дачу Матвеевых без приглашения, но я знаю… знаю, что Антона нет на автосервисе. Он вообще там больше не работает. Так мне сказали.
Мне стыдно за свою навязчивость. Перед его матерью, когда она открывает мне дверь. Она может считать меня чертовой прилипалой, если захочет, но я… люблю его!
Эти слова рвутся из меня вместе со слезами, которые я перестаю сдерживать только когда оказываюсь в своей комнате наедине с собой. Я прячу их ото всех. От своей матери и от своего отца. От матери Антона, сейчас, когда она смотрит на меня, чуть сдвинув темные брови.
— Добрый день, — произношу хриплым голосом, топчась на пороге ее квартиры.
На ней шелковая блузка и брюки, будто она только что из офиса. Наверное, так оно и есть, наверное, у нее обед, ведь сейчас почти час дня.
— Здравствуй… — ее голос звучит немного резко.
Я чувствую себя так, будто получила очередную пощечину. Она не предлагает мне войти, говоря:
— Антона нет дома.
— Можно… мне его здесь подождать?
— Он повез сестру в детский лагерь. Я не думаю, что он вернется раньше пяти вечера.
— О… ясно… — натягиваю на ладони рукава толстовки.
Ее лицо такое, будто она хочет мне что-то сказать. Именно поэтому я не двигаюсь, будто ноги вросли в пол. Если ей есть что мне сказать, я хочу это услышать…
— Его отчислили из университета. За драку. Ты что-нибудь об этом знаешь?
— Что?
Сердце подпрыгивает в груди, и я прижимаю к ней кулак, стараясь дышать ровно.
— Мы все немного на взводе. Антон особенно. Диплом ему нужен был не для красоты, это его билет в жизнь.
Ее глаза холодные. Такие ледяные, что я не сомневаюсь, она в курсе кому Антон обязан своими проблемами. Мне…
Слова комом застревают в горле.
— Он… то есть… — сбиваюсь. — Диплом это… всего лишь диплом… Антон умный и…
— Я думаю, тебе лучше пойти домой, Полина, и сюда больше не возвращаться, — обрывает меня на полуслове. — У Антона достаточно проблем, с которыми нужно разобраться. Было бы здорово, если бы ты оставила моего сына в покое.
Это действительно пощечина.
Гораздо больнее той настоящей, которая досталась мне от собственной матери. Эта жжет глаза слезами, но я глотаю их, говоря:
— Мне очень жаль,
