не знаю.
Наконец я встаю с пола, отряхиваюсь и иду к машине. Ощущаю невероятную усталость. Еду к себе домой. Никого не хочу видеть.
Надо бы притормозить у аптеки. Надо бы. Но я не останавливаюсь. Люди годами пытаются зачать ребенка. И ничего.
Меня должно пронести. А если нет… То у меня будет сын или дочь. И этот маленький человечек станет меня любить. Не то что его отец.
Пишу Давлатову, что его охрана исчезла в неизвестном направлении. Но со мной все в порядке. Он собирается прислать других людей. Я отказываюсь. Ничего мне не надо.
Мама звонит и обещает приехать. Я прошу ее этого не делать. Хочу остаться одна.
Наверное, нужно рассказать Давлатову обо всем, что произошло. Однако у меня нет ни сил, ни желания.
И следующие дни живу в вакууме. Вокруг люди, которым что-то от меня надо. А мне они безразличны.
Жду ли я, что Платон выполнит свою угрозу? Конечно, мне не хочется светить голой задницей в интернете, но ничего смертельного в этом нет.
Меня убивает другое. Шаг навстречу мужчине, которого я люблю, обернулся прыжком в пропасть.
Но и тут нет ничего смертельного.
Миллионы людей живут без любви. И прекрасно себя чувствуют.
Проживу и я.
Может быть, я просто оглушена его жестокостью по отношению ко мне. Не знаю.
Связаться с Платоном не пытаюсь. Узнать о нем тоже.
Еще постоянно под ногами путается Тахаев. Цветы, конфеты, кофе, встречи у университета, ожидания у подъезда. Сначала я мило улыбаюсь, потом просто его посылаю. Мне не до него. Мне бы себя в кучу собрать.
Я выполняю ежедневно набор определенных функций. И всё. Как робот.
Странное состояние. Мне самой не нравится.
Первый толчок к возвращению в реальность дает задержка. День, второй, третий… Неделя… Восьмой, девятый…
Дальше тест. Разглядываю две розовые полоски и осознаю — не пронесло.
Звонок в дверь застает меня с бумажкой в руке. Так я и открываю дверь, находясь в прострации.
На пороге — мама. Глаза сузились, ноздри раздуваются.
— Никуда не уйду! — заявляет сразу, потом замечает тест у меня в руке, разглядывает кусок бумаги и слишком спокойно спрашивает — Это от него?
— Угу.
— Какой срок?
— Где-то пять недель.
Она закрывает за собой дверь на замок. Раздевается, разувается, уводит меня на кухню, отбирает тест, выбрасывает в мусорное ведро. Я молчу и смотрю в окно. Она молчит и ставит чай. Затем разливает готовый напиток по чашкам, садится напротив и просит:
— Расскажи, что случилось между вами в последний раз. Ты сама на себя не похожа, Лена. С этими страданиями пора заканчивать. Нельзя изменить только смерть. Все остальное — можно. И ребенок — не проблема. Я всегда с тобой. Ты же знаешь?
Киваю. Знаю. Она не предаст.
— Тогда просто расскажи. И я помогу.
— Я поехала на бой. Пашка вернулся. И я хотела… Хотела стать такой, как прежде. До Платона. Я смотрела на ринг. И не сразу заметила, что охранников нет. А когда заметила, решила уйти. Только Платон ждал меня в соседней комнате. Я… Он… Мама, я не знаю, что меня заставляет быть с ним. Это какое-то наваждение. Я схожу с ума. И возвращает мне рассудок очередной его мерзкий поступок. И в этот раз… Мы даже защитой не воспользовались. А после он сказал, что все снято. И выложит видео в интернет. Я залепила ему пощечину. Он ушел. А теперь — вот… — я судорожно вздыхаю, не зная, как объяснить собственную глупость, потому что объяснения у меня нет.
Она внимательно слушает, не пытается судить и комментировать. Она пытается понять. Меня. И Платона тоже. Потому что то, что происходит — это ненормально. Это проблема нас обоих. И уже не только нас.
— Тебе надо с ним поговорить. Приезжал Игорь. Спрашивал, знаю ли я, что случилось. Платон пьет уже больше месяца, никого к себе не пускает. Он ведь ничего не выложил?
— Нет.
— Надо всё выяснить. Если у него такие игры, то их пора заканчивать. Но Лена, тогда бы он вел себя по-другому.
— Я не знаю, мама. Я его совсем не понимаю.
— Потому что ты даже не пыталась с ним разговаривать. Да и он тоже.
— Что мне — ехать к нему и торчать под дверью? Еще и радостной новостью ошарашить?
Она усмехается:
— Нет, Лен. Не надо. Я боюсь, ты его так обрадуешь что оставишь своего ребенка без отца. Пусть сначала из Забодунска вернется.
Я тоже хмыкаю.
— Забодунска… Слово-то какое. Слушай, а если он из него как раз перед родами вернется?
Она жмет плечами:
— И ничего страшного. Прямо в родзале вас и распишут.
— Мама!
— К врачу надо записаться. Надеюсь, ты не собираешься делать глупости?
Я их делать не собиралась. Вот только не все зависело от меня.
На следующее утро я не успела дойти до машины несколько шагов. Мне зажали рот какой-то тряпкой, и я отключилась. Пришла в себя в машине Платона. Со связанными руками.
Он совсем спятил? Куда он меня везет?
Платон сидел за рулем. В автомобиле витал жуткий запах перегара. Меня сразу замутило.
— Очнулась, спящая красавица? — его голос звучит зло.
Сейчас он меня пугает. В нем чувствуется ненависть и агрессия, которые направлены на меня. Но что я ему успела сделать?
Неважно, как он ко мне относится. Я беременна. Нужно все это прекратить.
— Платон, хватит! Отвези меня домой!
Взгляд, обращенный на меня, ненормален. Капилляры его глаз полопались.
— Зачем? Чтобы ты с Тахаевым обжималась? Я придумал тебе занятие поинтереснее.
Я не теряю надежды до него достучаться. Зову по имени, прошу отвезти меня обратно. Но он словно не слышит. Делает музыку в салоне громче.
Что он задумал? Ощущение такое, что происходит что-то страшное. Непоправимое.
Еленка
Он привез меня в какую-то промзону. Грязный снег, серые здания, проржавевший забор — декорации не внушали оптимизма.
Я уже открыла рот, чтобы крикнуть, что беременна, но он выволок меня из машины. Я увидела два черных джипа. И мужчин. Нерусских. Человек восемь. Они переговаривались, курили, смеялись. Платон потащил меня к ним. И хотя я была одета, такое впечатление, что он вел меня голой. Сейчас меня волновало только одно — зачем я здесь.
К нам подходит здоровый чернобородый мужик. Куртка, надетая на нем, распахивается, и я вижу кобуру и ствол. Смотрит на меня как собака на кость и спрашивает с акцентом:
— Это она?
— Да, — отвечает Платон.
— Красивая, — тянет чернобородый и пытается погладить меня ладонью по
