не унываем и смеёмся. Смеёмся и любим.
— Ваня, тебе сейчас будет оказана большая честь, — сказала Маша, впуская меня к себе домой.
— Что?
— Ой, ну хватит уже чокать. Тебе сейчас дама будет хвастаться своими достижениями, а ты всё «что да что».
— О как, и когда это ты успела стать дамой?
— А вот. Успела.
— Ты ведь не знаешь значения этого слова и используешь его как синоним к определению особы женского пола, так?
— Фи! А вот ты сексист! Особа женского пола у него, понимаете ли.
— Ахаха, а что такого?!
— Ой всё. Сейчас не буду ничего показывать и всё.
— И даже без чая с печеньем оставишь? — сказал я, скорчив жалобную мордашку.
— И даже без чая с печеньем, — холодно произнесла Маша.
— Ноооооооооооуууу! — максимально картинно пародировал я Дарта Вейдера. На моё счастье Маша поняла шутку и залилась громким смехом.
— Ахахахаха, как же хорошо, что я не Падме.
— Чтоооо? Ты настолько увлекаешься Звёздными войнами?
— Нет, не настолько, насколько ты подумал. Я просто смотрела все фильмы и играла в пару лего-игр.
— О как. Хорошо, буду знать.
— Так, всё это конечно замечательно, но я позвала тебя для определённой цели, — сказала Маша и утонула в своём шкафу, — вот. Вуаля.
— Ты собираешься мне показать тубус?
— Не будь дураком, Ваня!
— То есть тебе можно, а мне нельзя? Это же сексизм!
— Ваня!
— Ауч, только не бей, мамочка.
— Ну хватит уже паясничать, я серьёзно.
— Ладно, — тяжело произнёс я. Было желание сказать всё как есть, что только благодаря Маше я могу паясничать, а раньше был обычной букой, что только с ней я становлюсь ребёнком. Но это желание быстро подавил.
— Открывай.
— Ок, — сказал я и машинально открыв тубус, извлёк из него очевидно рисунок, на листе формата А2 минимум.
Это была ещё не законченная картина. Эскиз будущего шедевра. Волк, воющий на луну. Какая чёткость, какая детализация! Ты прямо-таки чувствуешь шерсть волка.
— Но… Это просто замечательный рисунок. Впрочем, нет. Это даже не рисунок. Это больше. Это картина. Это, не побоюсь слова, произведение искусства.
— Правда?
— Чистейшая правда.
— Урааа! — вскрикнула Маша и бросилась ко мне на шею. Я же был к этому не готов, поэтому от пришедшего импульса, я ударился об спинку дивана, а после, сделав поворот на 90 градусов, оказался лежачим на Маше. Её руки обвивали мою шею, а щёки накалились до красна от радостных эмоций. И в этот момент всё стало каким-то медленным. Неважным и несущественным. Пустым. Всё, кроме этой девочки. Наши лица в считанных сантиметрах друг от друга, чувствуется, как вздымаются в общий такт наши груди, а эти глаза буквально завлекают прильнуть к маленьким и тоненьким губкам. В этот момент я услышал, как в замочной скважине начал проворачиваться ключ, и следуя безусловным рефлексам, вскочил с дивана, не глядя на Машу.
— Маша? Ты дома? — послышалось в коридоре.
— Да, мамочка!
В момент, когда дверь комнаты распахнулась, я аккуратно убирал рисунок в тубус, тогда как сама девочка, скрестив руки внизу, старалась улыбаться максимально безучастно, словно ничего не было.
— Привет, мамочка.
— Привет. Здравствуй Ваня.
— Эм… Ага, здравствуйте.
— Маш, у нас закончился хлеб. Сходи, пожалуйста, в магазин.
— Но мам, у нас есть хлеб.
— Я про батон.
— Но мам, мы же не едим батон.
— Я хочу сделать котлеты.
— Ну ладно. Пошли? — сказала Маша, обращаясь ко мне.
— Сходи сама Маш. Ты уже взрослая девочка, в магазин можешь и одна сходить.
— О нет, — шёпотом сказала Маша, после чего обратилась ко мне. — Ты это, держись. Удачи там. Я постараюсь как можно быстрее сбегать.
— Знаешь, мне кажется в этом нет необходимости. Можешь даже под задержаться. Обещаю, что буду стоять словно спартанец в Фермопильском проходе.
— Ну вы там долго шушукаться будете? — разрушила наши с Машей переговоры «на ушко» Наталья.
— Нет, мам, я уже пошла.
— Вы решили со мной серьёзно поговорить? — спросил я, как только входная дверь закрылась за Машей.
— А ты догадливый. Хочу сказать сразу — я тебе не враг, но я мать Маши. Это понятно?
— Разумеется.
— На самом деле не ожидала, что сегодня удастся с тобой поговорить. Так бы хоть речь приготовила. Но я всё же начну. И начну, пожалуй, с того, что ты мне нравишься. Я серьёзно. Но что важнее, ты нравишься моей дочери. Порой мне кажется даже, что слишком сильно нравишься. После каждой вашей встречи она чуть ли не взахлёб мне рассказывала о том, какой ты классный. И я сама видела, как она закрывалась в своей комнате, когда ты сказал ей, что будешь искать девушку. Она рыдала. Она не хотела терять тебя. Ведь за несколько месяцев ты стал для неё и другом, и братом, и папой, и парнем. Понятия не имею, как тебе удалось её охмурить, ведь обычно она сдержанно ведёт себя с парнями. Часто даже отчуждённо. Но вот в первый день вашего знакомства она уже кидается тебя обнимать. Почему?
— Да я на самом деле и сам не знаю. Я вроде наоборот был максимально неучтив с ней. Повышал голос, грубо отвечал, ну вы знаете.
— Ну, может быть когда-нибудь это прояснится. Но ладно, об этом в другой раз. А Новый год… О, как она изнывала от нетерпения. Ей было наплевать на подарки, на сам праздник, она лишь ждала твоего звонка. И ты бы только знал, каких усилий ей стоило невозмутимо тебе отвечать. Она сжимала подлокотник кресла так, что у неё вены вздулись, но я ей посоветовала вести себя именно так. А уж когда вы поговорили… Она бросилась ко мне обниматься и целоваться. Давно я не видела её такой счастливой. Так что тогда я точно поняла, что она влюбилась в тебя по уши. Но дело в том, что до тебя у неё никого не было. Был какой-то друг в начальной школе, но как ты понимаешь ничего дальше дружбы не зашло. И эта первая любовь, с мальчиком, который ощутимо тебя старше… Так что я просто не знаю. И немного боюсь. Ведь Маше было пять лет, когда мы с её папой развелись. И её воспитывала я. То есть она не знает мужской руки, и видимо в тебе увидела то, чего ей не доставало всю жизнь. Первая любовь конечно почти всегда неудачная, но мне бы хотелось, чтобы с моей дочкой всё было наоборот.
— Я хочу этого не меньше, чем Вы.
— Знаю, это меня и утешает. У тебя ведь был небогатый опыт с
