За спиной Эммы дверь резко отворилась, и темноту прорезала косая полоса желтого света.
— Извините за вторжение. — Это был Томми Чилдерс. — Вы не хотите зажечь лампу? — Он щелкнул выключателем, и, ослепленные, Бен и Эмма моргали, как две сонные совы. — Мне нужно кое-что взять со стола, прежде чем идти домой.
Эмма встала и отодвинула с прохода стул.
— Томми, ты понял, что это мой отец?
— Я не был уверен, — признался Томми, с улыбкой глядя на Бена. — Предполагал, что вы в Америке.
— Все думали, что я в Америке. Даже моя жена, пока я не сказал ей «до свидания». Надеюсь, мы не причинили вам неудобства, так долго занимая ваш кабинет?
— Нисколько. Вот только наш ночной сторож немного нервничает насчет двери, ведущей на сцену. Эмма, я скажу ему, что ты запрешь ее.
— Да, конечно.
— Договорились. Спокойной ночи, господин Литтон.
Бен встал со стула:
— Я хотел сегодня же забрать Эмму в Лондон. Вы не возражаете?
— Нисколько, — ответил Томми. — Она работала очень напряженно последние две недели. Несколько дней отдыха пойдут ей на пользу.
Вмешалась Эмма:
— Не понимаю, почему ты спрашиваешь Томми, даже не посоветовавшись со мной.
— С тобой я не советуюсь, — объяснил Бен. — Тебе я отдаю распоряжения.
Томми рассмеялся и сказал:
— В таком случае, я надеюсь, вы придете на премьеру.
Бен не понял:
— На премьеру?
Эмма нехотя объяснила:
— Он имеет в виду закрытый показ с Кристофером в главной роли. В среду.
— Так скоро! Я, наверное, в это время буду в Порт-Керрисе. Посмотрим, может быть приедем.
— Постарайтесь быть, — попросил Томми. Они обменялись рукопожатиями. — Очень рад был с вами познакомиться. И с Эммой. Еще увидимся.
— Очевидно, на следующей неделе, если «Стеклянная дверь» еще будет идти.
— Будет, — заверил Томми. — Если судить по игре Кристофера в «Маргаритке», то она будет идти так же долго, как и «Мышеловка». Не забудь запереть дверь.
Он уже спускался по ступенькам, и они слышали его стихающие шаги. Эмма вздохнула и сказала:
— Я думаю, нам пора идти. Сторожа хватит удар, если он не будет уверен, что все двери заперты. А твой таксист может потерять надежду когда-либо увидеть тебя вновь или умрет от старости.
Но Бен опять уселся на стул Томми.
— Погоди, — сказал он. — Есть еще кое-что. — Он постучал сигаретой по столу: — Я хотел спросить тебя о Роберте Морроу. — Его голос при этом звучал спокойно, почти равнодушно. Он умел говорить невыразительно, безо всяких модуляций, что сразу вызывало настороженность.
Эмма вся напряглась, но постаралась произнести спокойно:
— А что именно?
— У меня с самого начала возник… интерес к этому молодому человеку.
Она попыталась отшутиться:
— Ты хочешь сказать, что-то большее, чем интерес к форме его головы?
Он пропустил шутку мимо ушей:
— Однажды я спросил тебя, нравится ли он тебе. И ты ответила: «Наверное, я едва его знаю».
— Ну и что?
— А теперь ты знаешь его лучше?
— Ну, очевидно, да.
— Когда он приезжал в Брукфорд, он ведь не просто хотел посмотреть спектакль. Он хотел увидеть тебя.
— Он разыскивал меня. Это не одно и то же.
— Но он взял на себя труд выяснить, где ты. Я хочу понять, почему?
— Наверное, это было продиктовано знаменитым чувством ответственности, свойственным Бернстайну и перенятым у него.
— Перестань дурачиться.
— А что ты хочешь от меня услышать?
— Я хочу услышать правду. И чтобы она была честной сама по себе.
— А почему ты думаешь, что это не так?
— Потому что в твоих глазах нет огня. Когда я уезжал от тебя из Порт-Керриса, ты была цветущей, загорелой, как цыганка. Взять хотя бы то, как ты сидишь, как говоришь, как смотришь… — Он зажег сигарету, переломил спичку и аккуратно положил ее в пепельницу. — Вероятно, ты забыла, что я наблюдаю за людьми, анализирую их натуру, когда рисую, а рисую я уже столько лет, сколько ты и на свете-то не прожила. И не Кристофер сделал тебя такой несчастной. Я и так обо всем догадался, не дожидаясь твоего рассказа.
— Возможно, тут ты виноват.
— Ерунда. Отец? Может быть, я рассердил тебя или обидел, но сердца твоего я разбить не мог. Расскажи мне о Роберте Морроу. Что произошло?
В маленькой комнатке как-то сразу стало невыносимо душно. Эмма встала, подошла к окну, широко распахнула его, облокотилась на подоконник, вдыхая прохладный, свежий после дождя воздух.
— У меня такое впечатление, что я никогда не задумывалась, что он из себя представляет на самом деле.
— Не понимаю.
— Ну, даже то, как мы встретились — отсюда все и пошло как-то не так. Я никогда не думала, что у него есть какая-то личная жизнь, свой собственный мир, симпатии и антипатии, любовницы… Он для меня просто человек из галереи Бернстайна, как и Маркус. Он существует, чтобы заботиться о нас с тобой. Устраивать выставки, получать деньги по чекам и делать все, чтобы для Литтонов, по крайней мере, все шло как по маслу. — Нахмурившись, она повернулась к отцу, озадаченному такими откровениями: — Как я могла быть такой идиоткой!
— Вероятно ты все это унаследовала от меня. И как же развеялись твои счастливые иллюзии?
— Даже не знаю. Он приехал в Порт-Керрис посмотреть на картины Пэта Фарнаби и попросил меня поехать с ним до фермы Голлан, так как не знал туда дороги. Был дождь, сильный ветер, на нем был мешковатый, толстой вязки свитер, и мы смеялись. Не помню почему, но это было здорово. Мы собирались поужинать вместе, но он… Короче говоря, у меня разболелась голова, и я в конце концов осталась дома. Потом я приехала в Брукфорд, чтобы быть с Кристо, и больше не вспоминала Роберта Морроу. До того самого вечера, когда он приехал в театр. Я освобождала сцену от декораций и вдруг услышала его голос за спиной, обернулась и увидела его. С ним была девушка. Ее зовут Джейн Маршалл, она дизайнер по интерьеру, похоже, очень умная. К тому же симпатичная и удачливая. И они казались такой подходящей парой! Ты понимаешь, что я хочу сказать? Такие уверенные, довольные и… вместе. У меня было такое чувство, будто перед носом у меня захлопнулась дверь, и я осталась на холоде.
Эмма отошла от окна, вернулась к столу и села на него спиной к отцу. Взяв в руки канцелярскую резинку, начала теребить ее, натягивая, как на рогатке, между пальцами.
— Потом они пришли к нам на квартиру попить пива или кофе. Все было так ужасно, и мы с Робертом поругались. Он уехал, не попрощавшись, вместе с Джейн Маршалл. Уехал на машине в Лондон, и можно представить, — она старалась говорить безразличным тоном, — что они прекрасно стали жить-поживать. Во всяком случае, я его больше не видела.
