— Мне надо поговорить с тобой, Кэтлин. — Он одним долгим взглядом окинул ее промокшую одежду и замотанную полотенцем голову. — А что тут делаешь ты?
— Это случайный душ, будь уверен. — Она вся дрожала от ветра. — Просто сохну у огня. Проходи.
— Спасибо. Зайду. Сегодня днем я играл в гольф, и мне пришла в голову мысль, которую, думаю, я должен обсудить с тобой.
Маркус снял теплый плащ, аккуратно положил его на спинку стула и поставил зонт в безопасное от искр место.
Он играл днем в гольф, тогда почему же не переоделся, перед тем как ехать сюда в такую грозу? На нем не было нигде ни одного мокрого пятна, разве только на манжетах его элегантных широких брюк для гольфа.
— … много говорят, — произнес он, — и я подумал, что ты должна знать, что говорят.
— Говорят? О чем?
Он выглядел слегка выбитым из колеи.
— О тебе, Кэтлин. И этом типе, Колдуэлле. Весь город думает, что ты переехала сюда, чтобы жить с ним.
Это не явилось неожиданностью. Самым большим шоком было то, что сама Кэтлин не предвидела распространения такого слуха о ней.
— Весь город? — Она покачала головой. — Вероятно, не больше двух третей. Но благодарю за информацию, Маркус.
— Кэтлин, — его голос был мрачным, — тебе в самом деле следует отнестись к этому серьезно.
— Почему? Потому что ты относишься серьезно?
Губы Маркуса вытянулись в жесткую тонкую линию.
— Неважно, что ты не сочла нужным сказать мне, что вы были помолвлены когда-то.
— Я не сказала, потому что мы не были помолвлены, — решительно сказала Кэтлин. — И для твоего сведения, я не живу с ним сейчас. Мы просто соседи, и все.
Ее начали мучить угрызения совести, но она твердо успокоила свою совесть.
— Ради Бога, Маркус. Мужчина, который жил по соседству с маминым домом на Белле Виста-авеню, вполне мог быть фотомоделью для модных журналов, но я не заметила, чтобы ты расстраивался на этот счет.
— Это другое дело, — сурово сказал Маркус. — Я все еще беспокоюсь о тебе, Кэтлин, и мне не нравится, когда ты своим поведением вызываешь общественный скандал.
Стукнула передняя дверь.
— Я уж не говорю, что снаружи идет сильный дождь, но я видел, как мимо прошла утка в спасательном жилете, — сказал Пенн. — Ты не бросишь мне полотенце, Котенок? Благодарю. О, ты уже разожгла огонь.
Он просушил волосы полотенцем, вытер ноги о коврик около двери и, не заботясь об остальном, направился через комнату к камину.
— Привет, Вейнрайт.
Он протянул Маркусу большую влажную руку. Тот с опаской посмотрел на явные пятна масла и бензина на ней, перед тем как нерешительно протянуть свою.
Потом Пенн перелез через Кэтлин и уютно устроился на кирпичной плите у камина рядом с ней. Она пыталась подать ему предупредительный знак, но он, казалось, не обратил на него внимания. Ей не удалось даже отклонить голову, когда его рука, все еще холодная и влажная, взяла ее за подбородок. И он запечатлел долгий и неторопливый поцелуй на ее губах.
— Я оставил ягоды на крыльце, — сказал он. — Они уже вымыты.
— Спасибо, — мрачно проговорила Кэтлин. Маркус поднялся.
— Видимо, я зря теряю время, — холодно заметил он, беря со стула плащ.
— О, не убегай, — стал упрашивать его Пенн. — А, ты должен все-таки ехать? Ну, в таком случае я тебя провожу. Не стоит беспокоиться — еще мокрее я уже не буду.
Он дружески закинул ему руку на плечо, и Кэтлин слышала, как он сказал, прежде чем за ними захлопнулась дверь:
— Как я понимаю, тебя можно поздравить с тем, что ты избежал участи страшнее смерти…
Внезапно на Кэтлин напала такая невыносимая ярость, что она ткнула ногой старое ведерко для угля, стоящее около камина. Оно было наполнено растопкой и оказалось весьма тяжелым. Голым пальцем она сильно ударилась об него и резко присела, сжав ступню руками, чтобы не завыть от боли.
Если Пенн вернется и увидит ее плачущей, это только осложнит обстановку. Ее слезы вызваны вовсе не болью в ступне и не слухами, которые ходят по Спрингхиллу.
«Участи страшнее смерти» — эти слова, как ничто раньше, убедили ее, что ничего не изменилось. Если бы у Пенна были серьезные намерения по отношению к ней, он никогда не сказал бы таких слов. Он, вероятно, знал — и знал уже не один день — о ее расторгнутой помолвке. Но ни словом не обмолвился об этом. А должен был бы сказать ей, если бы хотел длительной дружбы. Поздравил Маркуса, что тот избежал…
Не ведерко для угля — ей надо было как следует ударить Пенна. Или, может, поколотить себя.
Как бы Кэтлин ни приказывала себе разумно смотреть на вещи, она все же надеялась, что однажды все переменится. А теперь эти надежды рухнули — так жестоко и навсегда.
— Ну вот, проявили о нем заботу, — бодро сказал Пенн. — Огонь — превосходная штука, Котенок. Давай…
— Кто тебя просил это делать? — набросилась на него Кэтлин.
Его брови слегка приподнялись.
— Ты и в самом деле хотела, чтобы он остался на обед?
— Насколько мне известно, да.
— В самом деле? — вопрос прозвучал вполне любезно. Он пересек комнату и снова взял полотенце. — Я считал, что вряд ли было ошибкой предположить, что, когда женщина бросает кольцо, подаренное ей при помолвке, в пепельницу, она не хочет, чтобы мужчина, о котором идет речь, продолжал слоняться рядом.
Она прикусила губу. Крепко. Значит, он знал не только о том, что помолвка расторгнута, но и подробности тоже.
— А что ты знаешь о правилах, касающихся колец при помолвке? — холодно спросила она.
Его глаза вспыхнули.
— Должен признать, немного. Но, несмотря на это, не хочу, чтобы он здесь болтался.
— Да? — голос Кэтлин был угрожающе-спокойным. — Ну, это на тебя похоже, Пенн. Собака на сене. Ты не хотел меня десять лет назад, и ты не хочешь меня сейчас. Ты хочешь только причинять мне горе!
Он перестал растирать себя полотенцем и сказал очень ровно:
— Я говорил, что не хочу тебя? — Он отбросил полотенце в сторону и шагнул к ней ближе. — Обманываешь меня?
Внезапно он показался очень большим — не угрожающим, скорее огромным. От него некуда было деться. Казалось, он загородил ей дорогу.
— И обманываешь себя, — мягко продолжал он. — После того катанья по траве у зарослей малины сегодня днем как ты можешь сомневаться? Это ты начала, если помнишь, или тебе напомнить?
— Мне ничего от тебя не нужно, — сказала она низким, хриплым голосом.
Ей захотелось прочистить горло, но она договорила:
— Убирайся, Пенн. И больше не беспокой меня.
Он резко остановился на расстоянии вытянутой руки.
— Кэтлин, — произнес он.
