Как же я без него замерзла…
И до мурашек сейчас, когда он просто меня целует. До мурашек, до восторженного трезвона по всем душевным колокольням.
Самое паршивое, что мне нужно остановиться. Ведь он-то не остановится, ему-то втемяшилось, я знаю. Но кто-то должен.
С одной стороны, что мне сейчас мешает просто наслаждаться этим? Ведь мне хочется, хочется снова называть его своим летом, снова прогреваться солнечным жаром его поцелуев.
Нету уже Кости, есть только саднящая пустота в груди, хоть я и знала, что с Костей у меня далеко не самые сказочные отношения. Но все. Нет его, мне можно не стыдиться, что от прикосновений бывшего мужа я так немыслимо дурею. Я знаю, если дам ему шанс, с ним мне будет хорошо. Как ни с кем. Потому что дура. Потому что до сих не смогла вырезать свою первую любовь из души. И вот он тут, вот оно, его место, и нам уже никто не мешает.
И все же неприятный червячок точит сердце в моей груди.
Надолго ли возвращается в мою жизнь это мое лето? Мне сейчас плохо, я себе поддаюсь из-за этой тоски, из-за пустоты, потому что сразу два близких человека меня предали.
И что будет, если я поддамся этому наваждению до конца, снова утону в нем, а потом… Что будет потом, если он со мной опять наиграется и снова захочет пойти поискать себе кого повеселее? Сколько целого и живого от меня останется?
Да, вырезать любовь к Диме я из сердца не смогла. Но и простить его не смогла тоже.
И все же, даже осознавая это, я тяну. Как можно дольше тяну, откладывая расставание с его губами. Захлебываюсь своим летом, пытаюсь напиться им впрок. Господи, да было бы только это возможно…
И даже попытавшись наглотаться им до горлышка, поцелуй я разрываю все равно с горечью. И Дима не настаивает на продолжении, но не отодвигается, сведя расстояние между нами к минимуму. И стоит, прикрыв глаза, тяжело дышит, как будто пробежал километров пять в спринтерском темпе. Касается дыханием моего лица.
— Тебе, наверное, нужно отвезти сценарий в студию, — тихо произношу я. И мне хочется зажмуриться, но приходится держать лицо. Я ведь знаю, что именно сейчас это может быть воспринято как удар под дых. Что греха таить — это я первая потянулась за этим поцелуем, дала Диме этот аванс.
— Ты хочешь, чтобы я уехал? — прямо спрашивает Дима, пытливо глядя мне в лицо. И это на самом деле жестокий вопрос.
— Слишком много произошло сегодня, — уклончиво качаю головой я, — и я не хочу сейчас принимать необдуманных решений.
Дипломатичный ответ. И неприятный. Но на прямой ответ я сейчас не способна.
Я ведь хочу, чтобы Дима сейчас остался.
Но точно знаю, что если он останется сейчас, сама я уже от него отказаться не смогу. Прирасту к нему снова и буду каждое утро просыпаться в страхе, что именно сегодня он бросит меня снова.
И что правильного в том, чтобы, только-только распрощавшись с женихом, тут же нырять в отношения с бывшим мужем?
Правильного — ничего. И лучше я скажу “Нет” сейчас.
Прочитать лицо Варламова сейчас очень сложно, и мне кажется, что он разочарован, но мгновением после его губы невесомо касаются моего лба.
— Хорошо, милая, — мягко замечает Дима, — я тебя торопить не буду.
Кажется… Кажется, слово “нет” мне следовало говорить как-то иначе… Потому что он меня понял совершенно не так, как надо.
Глава 25. Полина
Утром, перед тем, как ехать на пробы актёров, претендующих на роли первого плана, меня ждет сюрприз.
Я, еще не выползшая из теплого плена одеяла, получаю в вайбере голосовой месседж от абонента, которого собственноручно с любовью подписала одной только буковкой “Д” — с намеком и на имя, и на ругательство.
“Такси не вызывай”.
“В смысле? А как я в студию попаду? Телепортируюсь?” — с любопытством надиктовываю я. Не думала, что Варламов настолько верит в чудеса и магию.
“Весна моя, какая ты у меня недогадливая”, — прилетает мне тут же мессендж ехидным Варламовским голосом, и только сейчас я понимаю, что вообще-то слышу у него на фоне гул мотора. Холмс понял суть!
“Дим, не надо за мной заезжать, я сама доберусь”.
“Я уже подъезжаю”.
И голос такой… Варламовский! Бесстыжий, смеющийся голос.
Дурак. Вот вам истинное значение этой дурацкой буковки. “У меня”, “моя”, и это уже не обращая внимание на сентиментальную “весну”. Вот умудрилась же я когда-то выйти за этого наглого типа замуж. Еще и влюбилась ведь… Дура.
Был бы этот болван под моей рукой, дала бы по голове подушкой.
Ну, да, я еще из кровати не вылезла. Валяюсь. Отхожу после плотной рабочей ночи — билась над корректировками редактора к сданной книге. Между прочим — непросто это, привести книгу к соответствию моим требованиям и требованиям редакторов одновременно. Непросто, но полезно!
Эх, одеяло такое теплое, такое уютное… А надо подниматься, потому что если Варламов подъезжает — неплохо бы хотя бы из пижамы во что-то приличное переодеться.
Прошла неделя со дня рождения Анисимова, закончившегося таким эпичным образом, когда я осталась без лучшей подруги и без жениха. Ну, зато с фильмом, да?
Честно говоря, расставание с Анисимовым я переживала спокойнее, чем ожидала. Дышать стало легче, бояться стало нечего, но иногда вспоминалось “Кому ты нужна” и “Фригидная” и становилось грустно.
А Элька… Элька исчезла. Просто, без слов, без звонка. Курьер из издательства привез мне заявление на расторжение договора оказания услуг литагента Эльвиры Кольцовой. Которое я, разумеется, подписала. По договору — она по-прежнему получала процент с продажи предыдущих моих книг и той самой, что сдавалась сейчас, а вот дальнейшие мои продажи были лишены этих её комиссионных. Нет, сейчас, когда имя у меня есть — по сути литагент мне и не нужен был, договор у меня в издательстве эксклюзивный, но… Но все же, я отдавала должное, что Элька решала очень многие вопросы, касающиеся продаж и изданий.
И теперь эти вопросы решать приходилось мне. Нет, пофиг, ничего непосильного.
Но все же было больно — вот этот её молчаливый уход. Я бы хотела, чтобы она приехала, хотя бы для того, чтобы поговорить. Боже, ну её-то я бы выслушала. С ней я дружу гораздо дольше, чем знакома с Костей. А она вот так молча отказалась от сотрудничества, будто и не она меня притащила в издательство, будто и не благодаря ей это все…
Будто никогда и не была моей подругой.
Наверное, мне было бы куда паршивее, и работа делалась бы хуже, если бы Дима не атаковал меня за эту неделю со всех флангов, отвлекая от плохого настроения.
“С добрым утром”, “Иди завтракай”, “Чем ужинала?”, “Спокойной ночи, любимая” — в СМС, в Вайбере, в Фейсбуке…
Как-то забыла пообедать, так этот поганец приехал через час с роллами. Едва удалось отбиться от кормления с рук. А пока я ела — травил байки со съемок, я аж заслушалась, в итоге тот обед затянулся аж на три часа. С той поры старалась еду не пропускать.
Так ведь Варламов дотошно начал требовать фотки еды в доказательство того, что я реально поела, а не вру ему.
И вот какого черта, а?
Я заколебалась ему говорить, что это не его дело. И задолбалась сочинять адреса, куда бы ему сходить со своими вопросами. Он будто не слышит. А я…
А я, если честно, краешком своей души немножко кайфовала. Мне будто эхом возвращались четыре года, когда Дима в моей жизни появлялся только для того, чтобы испортить настроение и свалить. Вот сейчас — пусть развлекается. Все равно я назло ему ведь буду его отшивать. Не буду я рассматривать его как вариант, пусть хоть в лепешку расшибется.
Вот такая вот зараза, Полина Бодлер.
Когда пиликает домофон, я чищу зубы. С удивлением смотрю на часы. Вообще-то со всеми заделами на пробки — он приехал рано. Может, не Дима?
Дима.
Является, зараза, весь такой свежий, бодрый, выбритый почти до блеска, во всех местах, где нет бороды. В лапах — букет белых, таких хрупких подснежников, одних из немногих цветов, на которые у меня аллергии не было выявлено. И, пожалуй, единственных цветов, которые я точно у Димы заберу, даже если эти цветы не для меня. Потому что сам дурак, если приперся ко мне с цветами для своей новой пассии. Тем более — с моими любимыми цветами.
