Она вздыхает и забирается ко мне на постель, прижимаясь к моему боку и кладя голову на здоровое плечо.
Накрываю ее тонкую руку своей, когда она обвивает ею мою талию. Идеально.
От осознания того, что она полностью владеет мной, ноет в груди. Но она никогда не узнает об этом, потому что я никогда не скажу ей. Единственное, что ей нужно знать, это то, что она моя.
— Все закончилось? — раздается ее негромкий голос в тишине.
— Да. Больше никаких «диких». Вся верхушка уничтожена. Остальные шестерки расползутся по углам. Они ни кому не причинят больше вреда.
Я не упоминаю о мистическим образом возникшем наследнике, метящим на трон самой крупной банды города. Ей ни к чему об этом знать, и мне совершенно не нужно добавлять ей поводов для волнений. К тому же, мне кажется, что он не врал, утверждая, что с торговлей женщинами будет покончено, когда он придет к власти. А с наркотиками пусть полиция разбирается.
Закрываю глаза, в первые за много дней позволяя себе расслабится, и наслаждаюсь ее теплом у себя под боком. Не проходит и минуты, как мое тело напрягается, а глаза распахиваются от резкого нетерпеливого стука в дверь. Не дожидаясь ответа, непрошеный гость открывает ее и, быстро скользнув по палате взглядом и оценив обстановку, задерживает его на мне.
— Скрываетесь от представителей правоохранительных органов? Мне пришлось побегать по всей больнице, чтобы найти вас! Следователь Анищев.
А вот и упомянутая полиция пожаловала. Черт! Ну, конечно, больница обязана была сообщить им о пациенте с огнестрельным ранением. Прижимаю Юлю крепче к себе, когда она начинает отстраняться в замешательстве.
— Все хорошо! — шепчу ей, сохраняя невозмутимое лицо, и не двигаюсь, оставаясь полусидеть, откинувшись на подушки.
— Зачем здесь полицейский? — она шепчет мне в ответ.
— Это просто формальность. Он здесь, чтобы допросить меня об огнестреле. Не так ли? — пристально смотрю ему в глаза.
— Именно так.
— Все просто. Я чистил свое оружие, разрешение на ношение имеется. Так вот, чистил, поскользнулся, упал, случайно ранил сам себя.
— Мы можем провести баллистическую экспертизу и посмотреть, соответствует ли она вашему оружию.
— Пожалуйста! — развожу рукой. Надеюсь, они все же не будут этого делать. Даже если и так, у меня осталось достаточно связей в полиции, чтобы замять это дело. Но по глазам вижу, что этому следователю проще оставить все так, как я это преподнес. Меньше бумажной работы.
— А что случилось с вами? — он подходит ближе и рассматривает рану на голове Юли. — Это он вас ударил?
— Что? — Юля все же вырывается из моих объятий и садится, ровно выпрямив спину, на краю кровати. — Он бы никогда! Я… это… — она резко осекается и, прищурившись, смотрит на полицейского. Молодец, девочка! Не повелась на его манипуляцию.
— Что вы? Давайте угадаю! Сейчас вы скажете, что поскользнулись и случайно ударились о дверь? Или нет… о пол!
— Нет. Не скажу, — она заметно расслабляет позу и кладет руку мне на бедро, пока я смотрю на нее в недоумении, а полицейский в предвкушении.
— Потому что это совсем не то, что произошло. Я прав?
— Потому что это же не огнестрельное ранение, так что я вообще ничего не обязана вам говорить.
— Я же могу вызвать вас на допрос официально. Оно вам надо?
— Вызывайте! Мой адвокат Рубен Каренович обязательно будет меня сопровождать, — она улыбается ему невинной улыбкой.
— Рубен Сагарян ваш адвокат? — он удивленно поднимает брови, явно осведомленный о хватке лучшего юриста города.
— Не лично мой, моего босса. Можно сказать, корпоративный.
— Ладно, — он почесывает подбородок. — Не хотите значит говорить, — переводит взгляд с нее на меня и протягивает мне визитку. — Вот мой телефон, если вы все-таки надумаете что-то рассказать.
— Мы и так уже все рассказали, — беру карточку из его рук, — Если не возражаете, мы бы хотели отдохнуть.
Когда он уходит, кладу руки Юле на бедра и снова притягиваю ее к себе, заставляя лечь рядом. Кажется, сейчас я влюбился в эту женщину еще чуточку больше.
— А ты жестко его отшила!
Она поднимает на меня свои глаза, которые сейчас горят больше зеленым, чем карим.
— Я могу тебя еще многим удивить! — ее счастливая улыбка, предназначенная только для меня, прогоняет все страхи прочь и заставляет чувствовать себя моложе. Она удивляет меня уже не первый раз. Она любит меня. И самое главное, она принимает меня таким, какой я есть.
— Я все хотел спросить… Юля, скажи, зачем ты выбросила вещи в мусорку?
Она опускает стыдливо глаза и словно ищет подходящие слова, но я тут же добавляю: — А знаешь? Ну и черт с ними! Выкинем все! Только вот юбочку все же можно оставить? — беру ее за подбородок и приподнимаю, ласково глядя на нее. — Юль! Можно? Будешь носить ее дома!
— Дома? Зачем? — в недоумении спрашивает она.
— Да! Когда мы будем приходить с работы домой, будешь надевать ее для меня!
— Мы? Домой?
— Вот черт! Я не сказал тебе? Как только тебя выписывают, сразу же собираешь вещи и переезжаешь ко мне!
Ее глаза расширяются и в воздухе повисает тишина, но я кожей чувствую, как быстро бьется ее сердце.
— Ты опять улыбаешься! — вдруг шепчет она, когда на ее лице тоже вновь сияет улыбка. Полагаю, это положительный ответ. Собственно, другого я бы и не принял.
— Иди ко мне! — шепчу ей в губы, маневрируя на узкой койке, перемещая нас так, чтобы она оказалась подо мной. — Больше ни одной ночи раздельно! — накрываю ее губы, сокращая расстояние между нами. Когда ее язык соприкасается с моим, она стонет, и это ударяет мне прямо в член.
— Что это за звук? Там, за дверью кто-то есть? — она отводит голову в сторону, открывая мне тонкую шею. Не теряя времени даром принимаюсь целовать ее. — Кто-то хочет войти, Никита.
— Тебе просто показалось, — отрываюсь от нежной кожи ее шеи, возвращаясь к губам.
Мой член утолщается, когда она оборачивает одну ногу вокруг моей талии и прижимается всем телом ко мне, не переставая сладко стонать в рот. У меня крышу сносит от этих стонов, я мог бы кончить просто обнимая ее, еще немного потеревшись об нее. Теперь мне не кажется это такой хорошей идеей! Я не все предусмотрел! Ведь нам нельзя. Я так соскучился по ее жару, плотно обхватывающему меня. Прошел месяц, когда я последний раз был внутри нее. И еще, наверное, столько же пройдет до того, как нам будет можно после всего, что с ней случилось за прошедшие пару дней.
Это и наслаждение и пытка — держать ее в руках, зная, что теперь она моя, и не иметь возможности пойти дальше. Я даже игнорирую боль в груди, когда она прижимается к месту, куда меня ударила пуля.
Теперь ничто не оторвет меня от нее. Ни страхи. Ни боль. Ни тот, кто сейчас стоит за дверью и слушает нас.
57
По ту сторону.
В пустых больничных коридорах
Держа в руках два букета, тихонько стучу в палату. Дверь сразу же открывает женщина, судя по виду, не медицинский работник.
— Что вы хотели? — она настороженно смотрит на меня через узкую щель.
— Я хотел узнать, как себя чувствует Агнешка.
— Она никого не хочет видеть.
— Не могли бы вы передать ей цветы? Скажите, это от Андрея. Она поймет, — протягиваю ей букет.
— Белые лилии. Откуда вы знаете, что это ее любимые цветы?
— Я спросил у нее.
Она открывает дверь пошире и выходит в коридор: — Погодите, вы тот самый Андрей? Тот, кто нашел ее и помог ей?
— Да я особо ничего не сделал… — мои слова обрываются, когда она внезапно обнимает меня.
— Спасибо! Спасибо, что позаботились о моей девочке. Я передам цветы и скажу, что вы заходили проведать ее. Но, как я уже сказала, она никого не хочет видеть. Даже подружек.
Когда она исчезает в палате, подхожу к соседней двери, но почему-то вместо того, чтобы постучать в нее, приоткрываю ее на пару сантиметров. Слышу голоса. Их признания друг другу... стоны.
