— Что же?
— Я впервые за два месяца нашей супружеской жизни приготовила ужин. Вот у тебя жена молодец, прям на зависть, — так Алина себя ругала в шуточной форме.
Конечно девушке хотелось быть чуточку добросовестной и хотя-бы немного готовить, но работа отнимала все время. Поэтому Алина частенько ругала саму себя и переживала, что Громова это не устраивает.
— Не знаю как всем остальным, но меня моя жена устраивает. Вот именно, что на зависть. Я такую успешную красотку отхватил, мне грех жаловаться, — усаживая девушку к себе на колени, ответил Никита.
— То есть ты не злишься?
— А должен? Я прекрасно знаю сколько мы с тобой работаем. Я прихожу с работы мне ничего не хочется кроме как лечь на диван и не умереть, а ты устаёшь ещё больше меня. Я женился не для того, чтобы ты мне борщи готовила, а для того, чтобы просто быть счастливым, — оставляя на бархатной коже Алины короткие поцелуи вдоль от плеча и до самой шеи, ответил Никита.
— В каком бы мне тебя подвале закрыть, чтобы другие женщины глаз не положили?
Никита рассмеялся.
— Не надо. Пойдем ужинать.
В самую рань, когда ещё не было и восьми утра Алине позвонили.
Девушка нехотя продрала глаза и взглянула на экран телефона.
— Никита, — девушка растормошила мужа. — Это директор детского дома.
Громов потер глаза и присел на кровати. Затаив дыхание, парень погладил Шанель по мягкой шерстке. Несмотря на напряженную ситуацию кошка чувствовала себя просто прекрасно.
Разговор затягивался и это ещё больше напрягало Никиту.
Спустя десять минут Алина вернулась в спальню со смешанными эмоциями, которые парень не мог прочитать.
— Что сказал директор? — нетерпеливо спросил Громов.
— Угадай, кого мы едем забирать сегодня официально? — сдерживая улыбку, но через силу, спросила Алина.
— Да ладно!? Я же тебе говорил! А ты мне не верила.
Алина и Никита буквально бросились в объятия друг друга.
С какой же радостью Дима покидал детский дом навсегда. Теперь его будут любить, ценить, понимать просто за то, что он есть. И это так здорово.
Семья Громовых в полном составе вернулись домой. Теперь их жизни ничто не могло помешать.
