И сейчас, когда Кости не было рядом, все, что испытывала к нему, словно усилилось во много раз, давая ясно понять: это не прошло за много лет, и, вероятно, не пройдет уже никогда. И я, возможно, поступила до крайности глупо, оставив его одного и не дав ему шанса себя оправдать. И вот теперь, глядя на алеющий закат, я представляла себе во всех красках, как за ним уже увязалась целая толпа баб, куда более сговорчивых, чем я, и готовых абсолютно на все ради такого мужчины.
Я вдруг осознала всю трусость своего поступка. И поняла кое-что еще: возможно, дело было не столько в том, что я ему не верила, сколько в самом страхе из-за того, что хотела верить…
Я так долго о нем мечтала, что теперь, когда он стал таким близким, таким… реальным, кажется, попросту испугалась. Того, что не сумею его удержать. Того, что всю жизнь буду бояться, что его уведет кто-то еще…
Так же, как когда-то увели из семьи моего отца.
- Жалеешь? - раздался рядом мамин голос.
Я задрала голову, чтобы взглянуть на нее. Удивительно… она, всегда такая строгая со мной, сейчас смотрела как-то по-новому… и даже тон ее был непривычно мягким.
- О том, что мы сюда приехали? Нет, - пожала я безразлично плечами.
Небо понемногу теряло последние краски, окрашиваясь в светло-фиолетовые, постепенно сгущающиеся, тона. Из дома знакомо потянуло дымком - баба Люда затапливала печку…
- А вот я - да, - проворчала мама, опускаясь на соседний пенек. - Терпеть ее иногда не могу, но… она все равно моя сестра. Понимаешь, о чем я?
Нет, я, увы, ни черта не понимала.
- Близкие люди иногда бывают невыносимы, - пояснила она. - Они обижают нас - вольно или невольно, совершают ошибки… как и мы сами, впрочем. Но они не перестают от этого быть нам дороги…
Я пыталась осмыслить то, что она говорила, но подмерзающие ноги изрядно портили эффект от материнской мудрости.
- Я имела в виду, жалеешь ли ты о том, что уехала?
Она внимательно посмотрела на меня, потом с явным осуждением добавила:
- Или лучше сказать - сбежала?
- Ну спасибо, - беззлобно огрызнулась я. - Только пинка от любящей матери мне сейчас и не хватало.
Она поджала губы и, немного помолчав, в итоге просто сказала:
- Но я говорю это именно потому, что действительно тебя люблю.
Я вскинула голову, не веря собственным ушам. Что это еще за минутка нежданной нежности? А ведь волшебное рябиновое пойло тети Люды еще даже не пошло в дело.
- Я тебе не говорила… - продолжила, тем временем, мама. - Но твой отец… просил у меня прощения. Хотел вернуться…
Я прикрыла глаза. Многовато сегодня было откровений на одну мою несчастную голову.
- А ты не простила, - констатировала я очевидное.
- Не простила, - подтвердила она. - Пошла на принцип… но не было ни дня, когда не задавала себе вопроса: а правильно ли я тогда поступила?
Повисла пауза. Она больше ничего не говорила, а я - попросту не знала, что ей ответить. Какой была бы наша жизнь, останься папа в семье? Лучше ли? Или то, из-за чего все рухнуло, повторилось бы снова? Я не знала. И гадать об этом было, в общем-то, бессмысленно…
- Не повторяй моих ошибок, - нарушила наконец тишину первой мама. - Раз этот твой Константин свободен… и, никаких сомнений - абсолютно от тебя без ума - не упусти его по собственной же глупости! И даже если он что-то натворил и ты сомневаешься на его счет… дай шанс. Даже не ему - а себе самой. Рисковать не так уж страшно, Алина. Страшно всю жизнь потом жалеть, что не рискнула.
С этими словами она поднялась на ноги и пошла в дом. А я осталась с еще большей тяжестью на душе, чем была до этого. И страхом, что по дурости упускаю самое важное в жизни.
Я встала, было, чтобы последовать за мамой в дом, но тут поблизости раздался рев приближающейся машины. Сердце застучало, как сумасшедшее, от мысли, что это мог приехать Лавров…
Но оказалось, что то был вовсе не он.
Из черной, слишком изящной для деревенских дорог иномарки, вышел неожиданно… Малиновский.
Я остолбенела, удивленно на него глядя. А он… улыбнулся мне - так несмело, как было ему совсем несвойственно.
Хлопнув дверью, он оглядел свою несчастную обледеневшую машину и, негромко выругавшись от этой картины, направился ко мне.
- Далеко же вы забрались, - прокомментировал все с той же непривычно мягкой улыбкой.
- Что ты… как ты…
- Как я вас нашел? Пришлось хорошенько постараться, но правильные связи многое решают. А что я здесь делаю… приехал попрощаться.
Вероятно, мое лицо сделалось еще более удивленным, чем до этого, потому что он негромко рассмеялся и пояснил:
- Знаю, Цветочек, мы с тобой не так уж и близки - не друзья и не любовники… наверно, по сути своей… просто знакомые?..
Он повесил этот вопрос в воздухе и я отчего-то ощутила всем существом: он хочет, чтобы я возразила. Чтобы сказала что-то… хоть что-то, что могло опровергнуть эту горькую характеристику.
- Не уверена, что это так, - проговорила размеренно. - Ведь Маша… она может быть все-таки твоей дочерью.
Он медленно покачал головой, и сердце у меня замерло от непонимания того, что мог означать этот жест… От надежды и вместе с тем - страха, что это окажутся напрасные чаяния.
- Я поэтому и приехал, Цветочек. Уезжаю по работе за границу… надолго. И хочу, чтобы ты перед этим кое-что узнала. Считай, что это мой тебе прощальный подарок.
Я вопросительно на него уставилась в ожидании того, что он скажет, и Артур не стал дольше медлить.
- Тогда… шесть лет назад, ничего у нас с тобой не было.
Я ахнула и потрясенно прижала ладонь к губам.
- Я довез тебя до дома - это правда. На этом все. Не в моих привычках пользоваться женщинами в бессознательном состоянии.
- Но… это значит…
- Это значит, что Маша, вне всяких сомнений - Костина дочь.
Он снова улыбнулся и в глазах его промелькнула легкая грусть. Но, стараясь говорить весело, Артур добавил:
- Ты просто вдумайся… она ведь даже характером вся в него!
Он рассмеялся и я невольно рассмеялась тоже.
- Возможно, ты спросишь, зачем тогда я сделал все это… Солгал. Подделал тест…
Я не ответила. Все было ясно и так. И, тем не менее, он честно признался:
- Да, я хотел ему досадить. Мы не слишком хорошо расстались с ним… но, наверно, этот разрыв был только к лучшему. Когда увидишь его… передай, что я… все эти годы жалел не столько о развале фирмы, сколько о том, что потерял его дружбу. Но… почему-то не мог этого признать.
Я осознала вдруг, что на моих глазах застыли слезы, быстро превратившиеся в хрустальные льдинки.
Малиновский поднес руку и бережно, аккуратно стряхнул их с моего лица.
- И вот еще что, Цветочек… Рената что-то задумала против вас. Она предлагала мне какой-то сумасшедший план вроде того, чтобы подложить Косте в постель эту, как ее… Баклажанову? Картошкину?
Шмыгнув носом, я рассмеялась сквозь слезы и поправила:
- Арбузову…
- Точно, Арбузову! Так вот, знай, что если такое случится - я тут абсолютно не при чем. Как, впрочем, и Костя. Верь ему, Цветочек… он, в общем-то, очень неплохой парень. Иногда, правда, чересчур упрямый, но в остальном…
Малиновский хмыкнул и, отстранившись, собирался было уже уйти, но я удержала его, схватив за руку.
- Артур!
- Да?
- Почему ты… сказал мне все это?
Он помолчал, прежде, чем ответить, потом все же сдавленно произнес:
- Потому что ты - первая женщина, на чье мнение мне не плевать. Пожалуйста… не думай обо мне плохо… несмотря на все, что я успел натворить.
Он снова попытался отвернуться, но я порывисто подалась к нему и крепко обняла.
- Спасибо… я все передам ему… Косте.
«Если только он захочет после всего случившегося слушать меня саму», - добавила про себя, ощущая, как к сердцу подступает страх. Но решимость вернуть того, кого любила, была куда сильнее.
- Прощай, Цветочек.
Артур пошел к машине, и, более не оглядываясь, сель за руль и уехал. Когда его иномарка исчезла из вида, я, словно ошпаренная, помчалась к дому, чтобы взять самые необходимые вещи и ехать туда, где просто обязана была быть. Чтобы все исправить. Чтобы дать шанс… себе самой - прежде всего.
