Он устал, внезапно понимаю я. Очень. И чем-то подавлен. Это понимание как-то странно отзывается в моем сердце, толикой непривычного беспокойства и неясной тревоги, словно всегда жившая в нем тонкая иголочка, вдруг кольнув, не чая того, угодила в место, которое особенно уязвимо и болезненно для меня.
Я не могу в себе разобраться, чувство слишком неожиданно и ново, и я, недолго думая, говорю, пряча за тронувшей губы улыбкой растерянность:
— Да, длинные четыре дня, в которые я успела поверить, что Илья Люков навсегда обо мне забыл.
Он, наконец, разворачивается и стаскивает с головы бандану. Устало запускает руку в рассыпавшиеся по лбу и вискам волосы.
— Привет, Воробышек, — говорит, чуть приподняв в ответ на мою улыбку уголок рта. — Как ты? — смотрит так, словно ему действительно это небезразлично.
И я пожимаю плечом, честно отвечая:
— Хорошо.
Он все еще смотрит, и я продолжаю:
— Мне намного лучше, спасибо тебе, Илья. За все. Ты очень помог, правда. А братья… — я оглядываюсь в сторону кухни и вздыхаю, — так уж случилось, что братья тут. Извини. Я поговорю с мальчишками и все объясню. Если бы они не думали, что м-между нами что-то есть, — я на мгновение смущаюсь своих слов и его прямого карего взгляда, — они бы не вели себя так дерзко. Иван и Данил хорошие ребята и, в сущности, еще дети…
— Они смогли удивить меня, — признается Илья. — Сколько им?
— Пятнадцать, — отвечаю я.
— Неужели? — ровно замечает парень. — А выглядят старше.
— Да уж! — теперь я улыбаюсь открыто, чувствуя привычную гордость за своих младших братьев. — И на много! Такие-то верзилы!
Но Люков не улыбается в ответ, он смотрит на меня спокойно и внимательно, заставив вдруг почувствовать неловкость за свой смех.
— Странно, — тихо говорит, подступив ближе, — они совсем не похожи на тебя.
— Да, не похожи, — поднимаю я голову выше, чтобы видеть его глаза. — Я на маму похожа, а братья пошли в отца. Он часто шутил, что потратил свой главный патрон на девчонку, а на мальчишек осталась дробь. Но как по мне, так все наоборот вышло, просто он был весельчак и шутник, мой отец.
Между нами происходит странный диалог — приватный разговор для двоих, и я рада, что мальчишки его не слышат и не могут ерничать надо мной.
— Послушай, Илья, — вдруг говорю Люкову уже куда серьезней, воспользовавшись образовавшейся в разговоре паузой. Желая избавиться от мучающего меня стыда раз и навсегда. — Поверить не могу, что так просто напросилась к тебе в тот вечер, что наговорила разного. Мне очень неудобно, правда. Я уйду сегодня, вслед за мальчишками, но если ты позволишь, мне бы хотелось сделать для тебя что-нибудь посильное. Ведь денег ты не возьмешь, а чертежи, я видела, они слишком хороши, чтобы принять их от тебя просто так. Я на много не задержусь. Можно?
Я не могу прочитать ответ в темном взгляде Ильи. Мне вновь кажется, что он холодеет и отстраняется, уносится мыслями куда-то прочь отсюда, но вот все же отвечает, отметив слова невеселой ухмылкой:
— Но я ведь, кажется, первый начал. Это твои слова, Воробышек.
И не успеваю я удивиться и вспомнить, когда такое говорила и что имеет в виду Илья, как из кухонного проема двери высовываются две лохматые головы, и доносятся недовольные слова Данилы, обращенные к брату:
— Черт, Птиц! Я же тебе говорил, что у них все серьезно!
* * *
Мама не поскупилась, и, выкладывая продукты на стол, а после, усадив за него мальчишек, я напоминаю братьям, чтобы передали ей от меня большущее горячее спасибо.
— Лучше подруге свой симпатичной спасибо скажи! — отрезает обиженно Ванька, хрустя под сочную картошку с грибами соленым огурцом домашней бабулиной засолки. — Наплела матери, что ты тут помираешь одна в квартире незнакомого чела, вот она и расстаралась. Сама собралась ехать — еще бы, у Женьки парень на горизонте объявился! — так бабка с давлением слегла. Хорошо, что у нас соревнования выпали плановые, не то сорвалась бы передачка. А он ничего так, слышь, сеструха, — ведет брат густой бровью и пошловато, с намеком ухмыляется, — впечатляет. Давно вы с ним… э-э, того?
Я убираю тарелки и снимаю с маленького чайника для заварки — низенького и пузатого, купленного братьями в соседнем магазине по моей просьбе, полотенце. Разливаю по чашкам мамин брусничный чай. Кладу каждому по три ложки сахара и намазываю для них один за другим шесть толстенных бутербродов: с маслом, с сыром и ветчиной. Конечно, они давно выросли и научились ухаживать за собой сами, но пока мальчишки в этом доме гости, а я, в некотором роде, принимающая сторона, я ухаживаю за ними с ностальгическим удовольствием, трепля поочередно рукой то одного, то другого по темной вихрастой макушке и заглядывая в такие родные, повзрослевшие отцовские глаза.
Дверь на кухню закрыта, за последний час Люков так и не заходит сюда, — сначала слышу за стеной, как включается душ, затем из гостиной доносится звук работающего телевизора, — так что я спокойно отвечаю, глядя, как братья уплетают с чаем бутерброды:
— Вань, он просто знакомый парень из универа, вот и все. Пожалуйста, не придумывай ничего глобального, хорошо? Что бы ни сказала Таня — та самая симпатичная девчонка, что проводила вас к дому и умчалась, между нами ничего нет.
— Угум, — неожиданно легко соглашается парнишка и согласно кивает. — Я так и понял. Ладно, Женька, нам пора, — говорит спустя какое-то время и лихо командует брату: — Поднимай поршни, Дань! Через полчаса последний рейсовый, а мы еще здесь! — после чего вместе с братом топает к двери.
За последний час на улице заметно стемнело, семь вечера, и в комнате темно, телевизор мерно вещает спортивные новости, и, пока мальчишки одеваются, Люкова не видно. Мне кажется странным, что он с дороги так и не зашел на кухню, но Илья парень взрослый, а потому дознаваться причины его отсутствия на самовольно занятой гостями территории, кажется не совсем уместным. Особенно для особы, пусть и не по своей воле, но слегка злоупотребившей гостеприимством хозяина.
Тесто на пирог отлично подошло, и, проводив братьев, я вновь юркаю на кухню и открываю банку собственноручно собранной и сваренной летом в варенье черники. У Люкова потрясающий духовой шкаф — с суперсовременной панелью управления и, как оказалось, девственно-новый, и я, подробно изучив обнаружившуюся внутри него инструкцию по использованию, с удовольствием ставлю в него пирог и принимаюсь за остальные дела в оставшийся для меня час времени.
Я мою посуду, тушу в сметане и зелени столь любимые мной свиные ребрышки (за эту мою страсть спасибо любимой бабуле, впрочем, как и за само угощение), нарезаю капустный салат и убираю за собой стол. Поставив испекшийся пирог под полотенце, выключаю свет, затворяю дверь кухни и пробираюсь через темную гостиную в спальню, где оставила вещи, стараясь не шуметь и не смотреть на диван. Уже достаточно поздно и пора уходить из квартиры, если не хочу оказаться в полночь на холодной декабрьской улице, и я стараюсь по возможности поспешить и не попасть хозяину на глаза.
