проблем.
— Я-я…
Черт, я была слишком обеспокоена своими любовными терзаниями, чтобы думать о других, даже близких…
— Мы все так считали, связывали аритмию с гипертонией, которая наблюдается у многих мужчин в таком возрасте. Но папа регулярно проверяет артериальное давление и принимает соответствующие препараты для его снижения.
— Гипертония и сердечные проблемы, насколько я знаю, очень часто сопутствуют друг другу.
— Папа очень упрямый, чтобы его затащить в больницу, надо постараться.
— Не только папа, — усмехнулся Шувалов и посмотрел на меня, почему-то ласково, как на маленькую забавляющую его девчушку.
Феминистке такой взгляд показался оскорбительным, а девочке-мечтательнице наоборот понравился, и ей захотелось улыбнуться в ответ. Немного, хотя бы краешком губ.
— Спасибо за информацию, Александр Иванович. Теперь я могу идти?
Красноречиво посмотрела на его руки, все ещё удерживающие мою голову в капкане.
— Да, конечно…
Правая ладонь Шувалова очень медленно, нехотя убралась с коридорной стенки, а привлекательное мужское тело отодвинулось, освобождая мне проход. Дышать, теперь мне станет легче дышать, ведь сначала разозленно-возбужденная, потом влюблённо-огорченная, затем собранно-деловая мужская мощь на меня давили. А сердце отчего-то болезненно сжалось в груди, не желая удаляться от другого, бьющегося с ним в такт, всего истыканного моими шипами. «Тебя больше ничего не удерживает, иди, Танюша. Иди, черт тебя дери!», — приказала феминистка. «А как же поцелуй на прощание?» — оживилась развратница. «Когда целуются с чужими мужьями это называется адюльтер», — стала умничать девочка-отличница. «Адюльтер — это когда ахаются с чужими мужьями… Танюш, а давайте разок ахнемся, прямо на свадьбе, отомстим сестренке. Юлька ведь знала, знала, что это твой принц, ты же его первой нашла?» — предложила развратница… Но все на нее так убийственно посмотрели, что она тут же замолкла, а потом пробурчала сердито: «Что, даже пошутить нельзя?» «Таня, ты чего стоишь истуканом, это просто, переставляешь одну ногу, вторую, и опять одну, вторую, ать-два, левой, ать-два правой». «Ой, как же хочется оглянуться и снова посмотреть на него», — заплакала мечтательница. «Только попробуй, Танечка, — угрожающе шептала феминистка, — грудь вперёд, подбородок повыше… И пусть иголки осознания своей вины продолжают колоть его бездушный орган, перегоняющий кровь». Только знаешь, мой ненаглядный неправильный принц, это обоюдоострые иголки… Мое сердце такое же продырявленное и истекающее кровью.
* * *
Она ушла… ушла. Гордо расправив плечи, чуть приподняв подбородок, походкой настоящей царицы направилась вон из маленького коридорчика, где я ненадолго притиснул Андалузскую леди к стене. И каждый цок ее каблучков простреливал болью мой мозг. Уходи, убегай, моя красавица, иначе я за себя не ручаюсь. Эта сдержанность стоила мне таких неимоверных усилий… Ведь так хотелось что-нибудь сделать, попытаться утихомирить адский кострище внутри своего тела, взять ее силой, прямо тут, в этом дурацком коридорчике, или нежно расцеловать каждый сантиметр кожи, а может, упасть на колени, моля о прощении, предпринять хоть какие-то действия, а не тупо стоять рядом, не смея к ней прикоснуться. Все бесполезно, любые мои действия она восприняла бы одинаково отрицательно, пустив в атаку все свои колючки, каблуки, тяжёлую руку и удары ниже пояса красивыми коленками. Упрямица, моя любимая упрямица… А я ведь явственно чувствовал охватившее ее от нашей близости томление, расширенные зрачки, облизывание губ и жилка, бьющаяся на шее, выдали Таню Лазареву с головой. Но если бы посмел силой, нежностью, мольбами, получил бы только боль и презрение, а так мы хоть минутку нормально поговорили, вполне по-человечески… На один миг в прекрасных черных глазах, мне даже увиделось нечто, отдаленно напоминающее уважение. На миг, пока она не произнесла очередную колкую гадость. Она ушла, ушла… Млять, стукнул по стене кулаком… Показалось, что моя девочка вскрикнула. Вот, теперь еще слуховые галлюцинации начались. Неужели я свихнулся?! Смирись, Сашка, она ушла. Боже, как мне не хотелось ее опускать, я так соскучился за эти месяцы без нее, внутри ужасный голод и жажда близости с моей Розой. Стукнулся головой о стенку. Остынь, Шувалов, остынь, научись жрать другие эмоции, такие лакомства, как любовь Тани Лазаревой, больше тебе недоступны. Решительно вышел из этого долбаного коридорчика. Баста, нафиг, скажу сейчас ведущей сегодняшнего вечера, чтобы закруглялась с этой фейковой свадьбой, впрочем, пускай гости веселятся, а я больше не хочу участвовать в этом балагане, надо забрать свою новую женушку и ехать домой навстречу счастливой семейной жизни. Все подумают, что молодожены сбежали, торопясь отведать прелестей первой брачной ночи. Какая разница, кто и что подумает. Мне абсолютно плевать.
— Саш, Саш, подожди!
Развернулся… Меня догонял Димка Колесов. Зря, Димуся, охзря ты мне сейчас попался.
— Слушай, Шувалов, мне тут одна девушка понравилась, сестра твоей жены. Будь другом, дай ее телефончик.
Вот же идиот! Кажется, сейчас он надолго обеспечил себе больничный. Но ответил я вполне спокойно:
— Странно, Дим, ты ведь всегда предпочитал блондинок? — лишь некоторая затаенная нервозность в голосе выдавала клокочущую внутри ярость.
— Ага, — простодушно ответил Димка, — мне, конечно, ещё невеста приглянулась, чудо как хороша, но она ведь твоя жена. А в этой темненькой, есть что-то такое… В общем, взгляд цепляется и не хочет отлипать. Да и занятная она, с юмором.
Мои глаза тоже не могут отлипнуть от Тани Лазаревой. Захотелось истерично рассмеяться. Лучше, Дима, забирай жену, с радостью втюхаю ее тебе, даже, пожалуй, денег сверху приплачу. Как только ребенка мне родит, и пусть забирает куколку. Так всем будет проще. А вот к моей Розе я не дам и пальцем прикоснуться.
— А как танцует, — продолжил разглагольствовать, точнее, продлевать свой больничный, Колесов, — это просто высший класс, бедрами крутит не хуже бразильянок на карнавале. Как представлю, что она так же будет крутиться на моем…
Нет, он точно идиот!
— Ну, ты понял, так невольно слюнки бе…
Колесов не договорил, поскольку я развернулся, схватил его за шею и припечатал к коридорной стенке. Дружок охренел от такой выходки с моей стороны.
— Ты чего, совсем сбрендил? — прохрипел он, ведь я довольно ощутимо сжал своими пальцами его горло.
— Только посмей еще раз к ней хоть на метр приблизиться, переломаю все кости, несмотря на то, что ты мне друг.
Черт, нашу милую агрессивную беседу видит кое-кто из гостей, мамина сестра тетя Света, и фея-крестная из Болгарии, еще какие-то мужики, которые точно присутствовали на этой дурацкой свадьбе. Чуть ослабил хватку.
— Ты чего, Алекс, я даже пальцем к ней не прикасался, я понимаю, жена друга — это святое, — опять захрипел Колесов, потому что мои пальцы на его шее снова неконтролируемо сжались.
Ничего-то он не понял, абсолютно мимо ворот. Зашипел угрожающе:
— Я сейчас не
