Низкие, обшитые меховыми накидками кресла стоят в середине комнаты, а в центре, где по идее должен был быть стол, горит электрический камин.
Опускаюсь на одно из кресел и чувствую, как по венам, вместо крови бежит разряженное вещество. Субстанция, которая растекаясь опаляет всё внутри.
Боковым зрением улавливаю движение Марины.
— А если Женя… — сглатываю окончание предложения.
— Не смей думать так. Мой сын знает, что делает. С ним Лекс, Кир, Давид, Ник, отец в конце концов. Всё будет хорошо, Адочка. Успокойся.
— Я не могу просто так сидеть, — бесцветным голосом говорю, вытираю вспотевшие руки о спортивные штаны.
— К сожалению, только это нам и остаётся.
С этой минуты застываю неподвижно, глядя на искусственный огонь.
Искусственный огонь…Что в моей жизни не искусственное?
Мнимая свобода, которую в любой момент может отобрать Самсонов. Любовь, которая может рассыпаться в прах, если что-то случиться с Женей. Деньги, которые испачканы не только в грязи, но и пропитаны кровью. Всё, что окружает меня не настоящее. От этого становится непомерно больно.
В груди зверски печёт и потихоньку замирает сердце. Всё реже становятся глухие удары, по телу перестаёт пробегать адреналиновая дрожь. Конечности немеют, и через время полностью не поддаются командам.
Время течёт крайне медленно и как-то мимо меня. Несколько раз Марина пытается со мной заговорить. Конечно, я её слышу, но отреагировать не получается.
Всё замерло. И даже мир остановился.
Хлопок входной двери отзывается колким ударом в районе груди, вспыхивает надежда, что это вернулся Женя, но тут же рассыпается, едва улавливаю звонкий голос Кристины.
— Ада, — её теплая ладонь накрывает мою. Она что-то неустанно просит, а после не добившись реакции начинает требовать…Но мне всё равно. Мне нужен Женя. — Слышишь меня? Он вернётся!
Вернётся…А если нет? Если Самсонов окажется сильнее и проворнее? Что если эта мразь испортившая мою жизнь, убьёт меня окончательно, забрав то, что я с таким трудом обрела?
Закрываю глаза, которые пекут огнём и чувствую что-то странное под глазами.
— Умница, девочка, — слышу голос Кристины. — Выплёскивай, правильно.
— Боже, Кристиночка, — сбоку доносятся причитания Марины. — Может врача позвать? Впервые вижу чтобы…
— Не нужен врач, — отмахивается подруга. Она сидит передо мной на корточках и гладит мокрыми руками по моим щекам. — Ей давно надо было поплакать.
Ей? Поплакать? Кому?
Перевожу остекленевший взгляд на Кристину и только сейчас понимаю, что в глазах что-то мешает. Непривычная мутность не позволяет рассмотреть девушку. Моргаю несколько раз.
Влажные дорожки рассекают щёки и сердце останавливается, едва улавливаю, как по аллее усыпанной гравием, шуршат шины машин.
С силой сжимаю ладони в кулаки, задерживаю дыхание.
Стук двери…выстрел в голове…
Шаги…ножом по сердцу…
Голоса…ни одного родного…
— Она вот так уже часов двенадцать сидит, — слышу расстроенный голос Марины. — Не смогла уговорить даже попить, а часа два назад начала плакать…Предлагала врача…
Мне страшно повернуться и не увидеть его. Если Самсонов что-то с ним сделал…я не смогу без Жени…Не хочу…Без него никак, без него не жизнь…
Боже! Умоляю…
— Девочка моя, — сильные родные руки обхватывают плечи, и я содрогаюсь в облегчении.
Громкий выдох и следом оглушающий всхлип.
Крепкие объятия и поток обезумевших слёз, вперемешку с бессвязными слова.
— Женя…люблю…никогда больше…держи меня, — не замечаю даже, как мы меняемся местами и я теперь сижу у него на руках. Посторонние вышли из комнаты, оставив меня ненормальную упиваться своим счастьем. — Люби меня…никогда не отпускай…только со мной…без тебя…Боже…Женя…
— Без тебя я не смогу, Ада. Ты моя жизнь, ты целый мир, — поднимает мою голову, удерживая за подбородок и целует.
Целует так, что не остаётся никаких сомнений. Наш мир цел и как никогда един.
