спиной предупреждающий голос Льва.
Но какая-то неведомая сила заставляет меня двинуться. Поворачиваюсь назад к Быстрицкому, и в это мгновение доски подо мной трещат окончательно.
Перед глазами пролетает вся жизнь. Ласковая мама, добрый папа, любимые братья и сестра. Как Миша учил меня водить машину. Как Лешка подтрунивал надо мной по любому поводу. Как секретничали о мальчиках с Лизой. Как летом каталась на велосипеде по Золотому ручью, а по вечерам с упоением слушала рассказы дедушки о зарождении нашего семейного строительного бизнеса.
Абсолютно всё пролетает перед глазами за те несколько секунд, что я лечу вниз с моста.
А потом я чувствую воду. Ледяную, пронизывающую до костей и такую ненавистную мне воду. Еще чувствую, как меня под водой кто-то хватает и тянет. Но это я уже не успеваю осмыслить.
«Вот и все», последнее, что успеваю подумать.
Ирина
Ад на земле существует. Это больница в Печорске.
Я прихожу в себя от того, что в меня что-то дует. Открываю глаза и первое, что вижу, — обшарпанный потрескавшийся потолок. Следом доносятся голоса. Женские. Говорят тихим шепотом, но уши все равно вылавливают «Вытащил ее из реки!», «Какой молодец», «Да ну, чем он молодец? Поди на камеры специально. Он мне разонравился».
Я не могу вдохнуть носом, потому что он заложен. Открываю рот, чтобы сделать глоток воздуха, но он вдруг кажется таким ледяным. Поворачиваю голову на источник холода. Я лежу у окна и прямо мне в лицо сквозь прогнившие деревянные рамы дует сквозняк.
— Ой, очнулась, смотрите, — снова слышу женский голос.
Теперь поворачиваю голову к нему. Женщина лет пятидесяти сидит на кровати. Рядом еще две кровати, и на них тоже женщины. И все трое уставились на меня, как на привидение.
— Ну как ты? Оклемалась? — спрашивает одна из них излишне участливым тоном.
Я издаю нечленораздельное мычание и пытаюсь понять, где нахожусь. Последнее, что помню: осмотр моста, треск под ногами и ледяная вода, в которую я полетела.
— Как самочувствие? — интересуется другая женщина. — Могу медсестру позвать. Врача уже нет, смена у него закончилась.
Я пытаюсь что-то сказать, но обнаруживаю, что у меня нет голоса. Двигаю губами, но звуки не выходят. А потом я и вовсе захожусь сильным кашлем.
— Пойду позову, — женщина поднимается с кровати и выходит за дверь. Две оставшиеся продолжают глазеть на меня, как на экспонат.
— Мэром у нас хочешь стать, да? — задает вопрос та, что первой со мной заговорила.
Теперь до меня наконец-то доходит. Я, черт возьми, в местной больнице. В палате на четырех человек. У окна, из которого дует так, что можно заболеть повторно.
Господи, за что мне все это…
— Как же ты так с моста полетела, а? На кой вообще туда поперлась? По этому мосту уж года три, как никто не ходит.
При всем моем желании ответить этой женщине, я не могу, голоса нет. Через пару минут третья женщина приводит в палату медсестру. Та не в белом, а в сером засаленном, халате велит мне засунуть под мышку градусник.
— Горло покажите, — командует.
Послушно открываю рот, вытащив язык.
— Уууу, все красное. Из лекарств у нас только парацетамол, больше нет ничего. Скажите родственникам, чтоб привезли вам завтра противовирусные, антибиотики и от ангины что-нибудь.
Не знаю, как я могу сказать об этом своим родственникам, но просто киваю.
— Давайте градусник, — требует через несколько минут.
Достаю.
— Тридцать восемь и пять. Вот парацетамол, — выдавливает таблетку из пластинки. — Вода есть?
Отрицательно качаю головой.
— Ща принесу.
Медсестра кладет таблетку на грязную тумбочку у моей кровати и уходит. Затем возвращается с кружкой воды. Едва успев сделать глоток, я понимаю, что она набрала ее из-под крана. Валюсь головой обратно на подушку и обреченно закрываю глаза. Надо как-то дотерпеть до завтрашнего дня.
* * *
Мельников приходит прямо с утра.
— Ты как? — опускается на стул рядом с койкой.
Соседки по палате, галдящие до этого все утро, моментально притихли, увидев у меня посетителя.
Открываю рот, чтоб ответить, но получается только сиплым шепотом:
— Плохо.
— Напиши, — Андрей протягивает мою сумку с телефоном внутри. Я оставила ее в машине перед тем, как пойти на мост.
Достаю смартфон и печатаю:
«Забери меня отсюда срочно!!!!».
Андрей читает это с легким удивлением на лице.
«Зачем? Тебе надо лечиться. К тому же я подумал, что будет неплохо, если ты тут полежишь, пообщаешься с народом».
«Андрей, я не останусь здесь ни на минуту. Тут даже лекарств нет. Иди договаривайся, чтобы меня сейчас же выписали, долечусь дома сама».
Я так остервенело бью по буквам, что попадаю мимо, из-за чего Т9 заменяет слова. Это приводит меня в еще большую злость, и я чуть ли не швыряю айфон Мельникову в руки.
— Хорошо, — вздыхает. — Я сейчас.
Андрей выходит из палаты, и соседки тут же принимаются с любопытством на меня поглядывать.
— Кавалер? — интересуется самая досужая из них.
Отрицательно качаю головой.
— А пора. Уж сколько тебе лет, милочка? Тридцать, говорят? У меня в твоём возрасте уже трое детишек было. Старшую я в 19 родила, среднюю в 22, а младшего в 25. А чем позднее, тем потом тяжелее рожать. Да и знаешь, какое это счастье — свои дети?
Пожалуйста, заткните ее кто-нибудь. Я сейчас не дождусь Андрея, встану и уйду сама. На мне какая-то белая больничная сорочка. Вот прямо в ней встану и пойду босиком, потому что находиться здесь выше моих сил.
Из окна продолжает дуть. Наощупь у меня уже опухла от сквозняка вся правая сторона лица. Если я останусь здесь хоть еще не на долго, то точно отправлюсь на тот свет, потому что в этой больнице все направлено на убийство человека, а не на его лечение.
Андрей возвращается где-то через полчаса с моей одеждой и врачом. Выслушав долгие нравоучения об опасности самолечения, я наконец-то оказываюсь на воле. Температура еще держится, меня изрядно шатает, поэтому дойти до туалета в конце коридора, чтобы переодеться, мне удаётся только с помощью Мельникова.
В туалете больницы воняет, как на вокзале. Вместо унитаза дырка в полу. Стараясь ни к чему не прикасаться, я одеваюсь в костюм, в котором полетела в реку. В больнице его высушили. Какие заботливые.
— Ты уже знаешь, что
