он был женат на другой женщине. Не учла ты того, что там между мужиком и его бабой очень крепкая связь.
— Не на ту семью нарвалась, — Ярик кивает.
— Тошно слушать, — передергиваю плечами.
— А ты не слушай, а подумай о том, какое светлое будущее ждет тебя с деньгами, — Люба щурится. — Думай об этом, милая. Твой план все же сработал, пусть и иначе.
— А так бы сидела на нищенских алиментах, — Ярик чешет щеку. — Вся в детских какашках, блевотине и соплях. Памперсы бы покупала только на особые случаи.
У меня от его слов по телу холодный озноб пробегает. Я не хочу так жить. Не для этого я рискнула.
— И я бы тебе посоветовала уже сейчас хоть примерно прикинуть, куда деньги потратишь, — Люба скрещивает свои толстые и белые руки на груди. — А то ты с дуру все растратишь.
— Сама разберусь!
— И я бы не рекомендовал больше проворачивать такие аферы, — Ярик встает. — Напорешься однажды на отбитого придурка, Надежда. Таких, как Глеб, очень мало. Деньги развращают и делают мужиков жестокими, а их жены не отстают. Разуешь рот на чужое, то вырвут внутренности. И это не страшилки. Это реальность.
Подходит к своей уродине, приобнимает ее и целует в висок.
— Пойдем, Любаш.
И меня сейчас вырвет от этих телячьих нежностей двух деревенщин. Едва сдерживаюсь, чтобы не блевануть на них.
Выходят из комнаты, слышу бубнёж отца, заискивающий голос мамы.
Почему у одних выходит без проблем брать мужиков в оборот, а у меня вышла какая-то фигня.
Обманут же.
Я не верю Ярику, но… но с другой стороны у меня и выбора нет теперь, как доносить и родить.
В комнату заходит мама. Приваливается плечом к косяку и вздыхает, скрестив руки на груди:
— Ты этого ребенка себе не оставишь.
Отворачиваюсь и закатываю глаза.
— Сколько ты попросила?
— Не твое дело.
— Мое, — шипит она, — пока ты в моем доме живешь.
— Тебе тоже заплатят за контроль, — цыкаю. — Вот и подавись этими деньгами.
— И в кого ты такая?
Оглядываюсь и смеюсь, но она не понимает, что меня так развеселило. Хмурится, качает головой и выходит:
— Все для нее делали, а выросла неблагодарной мерзавкой, — повышает голос, — обедать иди.
Тоскливо смотрю на пыльную люстру. Скорее бы уже прошли эти шесть месяцев.
Лишь бы меня не обманули.
Глава 45. Золотая рыбка, шантаж и смерть
— И кто же это пришел? — ко мне подплывает Юра, разводя руки в стороны. — Кто же это кто? Поверить не могу, — расплывается в улыбке, — Глебушка сам попросил о встрече! Гордый орел!
В баре никого.
Наверное, потому что он официально закрыт и даже две таблички “закрыто” и “не работает” на двери висят.
Но закрыт и не работает бар только для обычных людей.
Для своих он открыт.
А Юра, кажется, уже успел выпить.
— Глеб, Глеб, Глеб, — хлопает меня по спине Юра и ведет к столику в глубине зала. — Удивительный ты мой человек. Я ждал и верил, что однажды ты войдешь в мое логово… Я даже ради этого пожертвовал своим лучшим человеком.
— Ты про Ярика?
— Да, — серьезно кивает. — Это была хитрая многоходовочка, о которой даже я сам не подозревал. Иногда у меня выходят спонтанные интриги.
Сажусь за низкий стол в кожаное кресло, которое приятно поскрипывает под моей пятой точкой.
— Но рожа у тебя все та же, — Юра тяжело садится напротив. — Такая же недовольная. Давай ты для разнообразия улыбнешься? Или развод не располагает к улыбкам и веселью? — вздыхает. — Как же так, Глеб? Как ты дошел до развода, а?
Качает головой, и я понимаю, что этот пузатый жук знает, что развод у меня фиктивный.
— Я не о разводе пришел беседовать…
— А очень зря, — Юра деловито откидывается на спинку кресла. — Я мастер в разводах.
В баре царит полумрак. И тут все выдержано в английском стиле: дерево, кожа, тусклые бра.
— Кто, если не я, поддержит мужика в разводе, а? — Юра расплывается в улыбке. — Да и развод у тебя какой… Все жене оставляешь. Какое благородство, Глеб, — щурится. — А причина, Глеб?
— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали.
— Да, нос мне не раз пытались оторвать, — Юра серьезно кивает. — Однако я всегда быстрее и первым всем носы отрываю. Даже не успевают моргнуть, а уже без носа.
— Ярик уходит.
— Куда? — Юра становится в мгновение ока серьезным и напряженным. — Опять к кому-то прыгает? К кому?
— Женится он.
— Да пофиг, что женится, — Юра отмахивается и резко поддается в мою сторону. — К кому он уходит, Глеб? И какая у него для тебя отмазка?
— Женится он, — повторю я.
Юра щурится и шепчет:
— Это я понял, Глеб. Я тебя спрашиваю о другом. К кому этот кидала навострил лыжи? Ладно к тебе ушел, — щурится еще сильнее, будто пытается прожечь во мне дыру, — я с ним правда налажал, а ты… ну ты мне дорогу не переходил.
— Ладно, давай попробуем в третий раз, — вздыхаю я. — Уходит, потому что женится.
Молчание, минута тяжелого умственного процесса, и Юра шепчет:
— То есть и ребенка он покупает под этим соусом?
Молча киваю.
— Он женится на той здоровенной бабе, которая может кулаком забивать гвозди?
— На Любе, да.
— Вот молодец, — Юра вновь откидывается назад и хлопает ладонью по подлокотнику. — Молодец! — а потом переходит на шепот. — Но он рискует. С такой же только раз женился и все. Обратной дороги нет.
— Да не будет он дорогу обратно искать. Там любовь. Любовь с большой буквы.
— Значит, ради бабы тебя бросает, — цыкает Юра. — Ну, тут у тебя вариантов вообще нет. С Любкой ты не поконкурируешь. Остается только плакать в подушку и стенать.
— Ты сам плакал в подушку? — усмехаюсь я.
— Я вынашивал планы Ярика убить, — Юра равнодушно пожимает плечами. — Красивую такую картинку себе нарисовал… Знаешь… Он такой весь в крови, на коленях… Я смотрю в его глаза и он мне шепчет… Прости меня, Юрочка… Я так ошибался, так ошибался…
— Юрочка? — приподнимаю бровь.
— А я его пинаю в грудь, он падает в яму и кричит… Однако, — Юра поднимает указательный палец вверх. — Красиво пнуть его в грудь я не смогу. Понимаешь? Я же толстый. То есть велик шанс, что я пну его и сам завалюсь колобком назад, — вздыхает. — Ну, я передумал его убивать и отпустил с миром. Смысл в его смерти, если она будет комичной? Он в яме, я в грязи, лапками туда-сюда дергаю и кричу, чтобы меня подняли.
— Я теперь понимаю, откуда у Ярика такое странное чувство юмора, — вздыхаю
