я, снова произнося слова с английским акцентом. И поморщилась, недоумевая, какого черта я вообще открыла рот. Это были нервы, поняла я. Раньше, когда я была рядом с Гарри, мне было абсолютно все равно, как он меня воспринимал. Теперь все изменилось.
— Фейт, я должен сказать тебе кое-что, что может быть неприятно, — сказал он с серьезностью, сквозившей в каждом слове.
— Что именно? — я положила свою руку на его, которая лежала на его колене. От моего прикосновения он сморщил нос.
Прочистив горло, он перевел взгляд с дороги на меня и сказал.
— У тебя самый ужасный английский акцент, который я когда-либо слышал в своей жизни.
По мере того, как его слова проникали в мой помешанный мозг, я, наконец, открыла рот и закричала.
— Гарри! Ах ты, член! Я подумала, что что-то действительно не так!
— Так и было, — сказал он прямо. — Твой ужасный акцент. Ты хоть понимаешь, что Шекспир и Чосер восстают из могил, зажав уши руками, крайне оскорбленные этой жалкой попыткой изобразить, возможно, лучший акцент в мире?
— Лучший в мире? — спросила я, задохнувшись от смеха. — Черта с два! Самый лучший акцент в мире не произносил бы «зебра» так смешно.
— Мы говорим это правильно, — сказал Гарри. Почему он так спокойно спорил? Даже не повышал голос. Кто, черт возьми, так спорит?
— Ну, даже не начинай мне рассказывать, как вы все говорите «алюминий».
— А, вы имеете в виду, как положено? Мы чемпионы по использованию гласных, это тебя так обидело?
— Травы, — ответила я.
— Начинаются с прописной Т.
— Ваза, — сказала я самодовольно.
— Ваза. Гарри произнес это как «ваРза». — Предмет, который мы могли бы использовать, если бы ты не уничтожила розы, которые должны были в ней стоять.
— Баклажан.
— Синий.
— Цуккини.
— Кабачок.
Гарри ухмыльнулся, посмотрев на меня с видом кота, которому достались сливки. Ну, засранец, не при мне!
— Ну, «fanny» — это твоя задница, а не киска. Что ты на это скажешь?
— Киска, дорогая Фейт, — сказал Гарри, как всегда снисходительно, — это кошка. А не дамский сад.
Вот и все. Это было то, что сломило меня. Я разразилась хохотом, слезы хлынули из глаз.
— Дамский сад? Что это, черт возьми, такое?! — когда машина остановилась, я поняла, что моя рука все еще лежала на его колене. Когда я рассмеялась, Гарри сжал ее сильнее. — Это буквально самое ужасное сленговое выражение, которое я когда-либо слышала. — Я сморщила нос. — Все, что я вижу в своей голове, — это миниатюрный садовник в соломенной шляпе, косящий вверх и вниз волосатый газон. Это не тот образ, который должен быть у человека в голове в воскресный день.
Когда смех утих, мое внимание было приковано к моей руке на его руке. Рука Гарри перевернулась, и его пальцы теперь переплетались с моими. Я вытерла глаза, и тут в машине внезапно стало тихо.
— Ты готова? — спросил Гарри, нарушив тишину. Его голос звучал так спокойно и ровно. Он так часто был напряжен, как будто на его плечах лежала вся тяжесть мира. Раньше я считала это снисходительным отношением к тем, кто ниже его по социальному статусу. Теперь же мне казалось, что я понимала лучше. Ему просто нужно было, чтобы кто-то разглядел его жесткий панцирь, который он носил как щит.
— Готова, — сказала я. — И я должна была задать этот вопрос тебе. Ты собираешься посетить воскресный ужин в доме Паризи. — Я неохотно убрала руку и похлопала его по плечу. — Удачи, молодой сэр.
Я вышла из машины, а Гарри потянулся на заднее сиденье, достав букет цветов, пакет с вином и что-то в подарочном пакете побольше. Я подняла бровь.
— Пытаешься произвести хорошее впечатление?
Но Гарри не улыбнулся и не засмеялся над моей шуткой. А просто ответил.
— Да. — Мое сердце заколотилось в груди, выполнило прыжок, кувырок назад, сальто и финиш. Гарри протянул мне руку. — Ну что, пойдем?
Я переплела свою руку с его и, покачав головой, сказала.
— Киска — это кошка. — Я рассмеялась над этой фразой, все еще вспоминая наш спор в машине.
— Или котенок, — сказал он, когда мы остановились у двери, и я достала из кармана ключи. Я подняла глаза на Гарри. — Маленький котенок. Я вижу тебя в этом образе, — бесстрастно сказал он, и по моему телу побежали мурашки.
Mon petit chaton… мой маленький котенок.
Я почувствовала, как сердце забилось у меня в горле, и услышала, как оно отдавалось в ушах, словно барабанный бой. Гарри не мог знать, что так меня называл Maître. Но почему он сказал это? Из всего, что он мог сказать, почему именно это?
От размышлений меня оторвала мама, открывшая дверь со свойственным ей драматизмом.
— Фейт! Гарри! Почему вы стоите здесь и обливаетесь потом? Я видела, как вы подъезжали, и вы так долго ехали, что я подумала, что вас ограбили или что-то в этом роде.
— Нет, как видите, мы целы и невредимы, — сказала я, и мама пропустила Гарри вперед. Он оглянулся на меня, нахмурив брови, явно заметив, что что-то случилось. Когда они скрылись в нашей квартире, я глубоко вздохнула. — Все эти оргазмы в последнее время трахают мой мозг так же хорошо, как… — я замолчала, снова рассмеявшись над тем, что Гарри сказал «Дамский сад». Это была самая ужасная фраза, которую я когда-либо слышала. Но, уж поверьте виконту, который использует для вагины название чего-то столь цветочного и невинного. — «Дамский сад», — проворчала я, как раз когда моя мать подошла к двери.
— Почему ты все еще здесь, одна, и разговариваешь сама с собой о вагинах, Фейт? — она вздрогнула. — И никогда больше не говори об этом в таком тоне. Твоя бабушка Макинтайр говорила так, когда приезжала в гости из Шотландии. Это никогда не звучало правильно. Никогда.
Я последовала за мамой в квартиру.
— Я принес это для вас, миссис Паризи. — Гарри протянул ей цветы. Мама просто растаяла.
— Томасена, пожалуйста, — сказала она.
— И, мистер Паризи. Фейт сказала мне, что вы родом из Италии. — Гарри передал пакет с вином.
Когда папа достал бутылку, его глаза расширились. Bella Collina Merlot от Savona Wines. Он потерял дар речи. Такое случалось нечасто.
— Это слишком. Такая редкость. Я не могу принять его.
— Пожалуйста, — настаивал Гарри. — У меня это было дома. Я подумал, что человеку из Италии это понравится больше, чем мне. — Я готова была поклясться, что в глазах папы стояли слезы.
— Grazie mille (ит. — огромное спасибо), — прошептал он, держа бутылку так, словно это было самое драгоценное золото.
— И, Томасена… Фейт, конечно,
