— Не волнуйся, — прервала ее Гэйл. — Конечно, я дала ему номер телефона, но только не твоего. Ты бы видела, какой счастливый он ушел от меня!
— Интересно, что ему от меня надо?
— Вероятно, он хочет от тебя того, что и все другие мужчины. Попросту говоря, он хочет залезть в твои трусики.
— Нет, не думаю. Ему отец этого не позволит.
Гэйл хитро ухмыльнулась и помахала ей вилкой с куском сосиски.
— Ты очень странная птичка, Линдсей. Я иду к тебе, думая, что ты очень доверчивая и неопытная, а ты демонстрируешь мне совершенно противоположные качества. В тебе можно обнаружить даже отдельные признаки изощренного цинизма, во всяком случае, внешне. Знаешь, иногда мне кажется, что я совершенно не понимаю тебя.
— А здесь и понимать-то нечего, — тихо сказала Линдсей и позвала Эрнесто, чтобы заказать еще две порции чипсов.
1988. ЛИНДСЕЙ — ИДЕН
Был жаркий день в середине июля. До полудня было еще далеко, но столбик термометра уже взлетел до девяноста градусов по Фаренгейту. Линдсей даже пожалела, что отправилась пешком к агентству Демоса, но за последнее время она набрала лишних пару фунтов, а для того, чтобы сбросить их, нет ничего лучше пешей прогулки под палящим солнцем. Свернув на Пятьдесят третью улицу, она подняла голову и посмотрела на одиннадцатый этаж огромного довоенного здания, ожидая увидеть там Глена. Это здание было кирпичным, темным и грязным, нуждающимся в хорошем уходе, как, впрочем, и все остальные здания в этом квартале. Обычно Глен стоял на балконе и приветливо помахивал ей рукой, но сегодня его там не было. И тем не менее она радостно улыбнулась, предчувствуя массу веселых минут во время съемок рекламных фото для «Ланком», где она должна была рекламировать косметическую продукцию. Сотрудники рекламного агентства, которые отвечали за эти съемки, были необыкновенно веселыми, остроумными и неистощимыми на выдумки. Да, сегодня она посмеется от души. Они просто завизжат от изумления, когда увидят ее в студии.
Линдсей наклонилась вниз, чтобы подтянуть свои мешковатые армейские носки, которые выглядели еще смешнее оттого, что неряшливо торчали из-под изрядно потертых и рваных джинсов. Поправив носки, она выпрямилась и оторопела, как будто увидела перед собой привидение. Из остановившегося перед входом в агентство такси вышла изысканно одетая в развевающийся на ветру розовый шелк женщина с захватывающей воображение копной блестящих на солнце светлых волос. Ее прическа должна была вызывающе противоречить свободного покроя платью, но этого почему-то не было. Линдсей обескуражено таращила на нее глаза, чувствуя, как где-то глубоко в душе зарождается и быстро нарастает давно забытая ноющая боль. Она тряхнула головой, как будто пытаясь сбросить с себя это наваждение, а потом решила, что пути к отступлению нет.
— Сидни, это ты? Сидни?
Ее сестра медленно повернулась и удивленно уставилась на ее рваные джинсы, свободную белую блузку, тугой пучок волос, перехваченный на затылке обыкновенной резинкой, и на лицо, лишенное какой бы то ни было косметики.
Какое-то время Сидни стояла молча, разглядывая сестру и не узнавая ее. Она была по-прежнему красивой, стройной и, как всегда, самоуверенной.
— Сидни? Это же ты, не правда ли?
— Привет, Линдсей, — наконец отреагировала она. — Похоже, что прошла целая вечность с момента нашей последней встречи.
Линдсей терялась в догадках и не знала, что сказать дальше. Все произошло так неожиданно. Никакого предупреждения, никакого намека, никто даже словом не обмолвился, что Сидни будет здесь. Давно знакомое чувство боли и раздражения постепенно охватывало все ее естество и подбиралось к горлу, угрожая вырваться наружу. Она просто стояла перед сестрой и молча наблюдала за ней. Конечно, эта вызывающе утонченная и аристократически безупречная женщина сильно отличалась от той истерички, которую она видела пять лет назад в Париже. Тогда она была злобная и жестокая, во всем и всегда равнявшаяся на отца.
— Да, — тихо произнесла Линдсей, все еще не решаясь сделать шаг навстречу, — прошло уже немало времени. Ты выглядишь прекрасно, Сидни.
— Ну а ты, насколько я вижу, осталась прежней Линдсей.
— Полагаю, что не всем дано так быстро и легко изменяться до неузнаваемости. — Линдсей была очень удивлена тем, что в ее душе неожиданно возникло совершенно новое чувство по отношению к сестре. Неполноценность. Да, именно неполноценность, да еще некоторая ущемленность, чего практически никогда не было раньше. Она ощущала себя гадким утенком, бессмысленным, никчемным существом, предназначенным только для того, чтобы оттенять красоту своей более счастливой сестры, Линдсей решительно расправила плечи и гордо вскинула голову, возвышаясь над Сидни, как водонапорная башня. Даже на своих высоких каблуках ее сестра была намного ниже, что, впрочем, мало утешало Линдсей.
— Оказывается, ты почти не изменилась за эти годы, хотя на всех этих глянцевых фотографиях ты выглядишь как-то по-другому. Как они добиваются подобного эффекта? С помощью дыма и зеркал?
— Что-то вроде того, — весело смеясь, ответила Линдсей. — Это зависит от фотографа, который может с тебя три шкуры снять во время съемок и прекрасно знает свое дело. Есть также режиссер, который руководит съемками и постоянно орет, угрожает смертными карами и размахивает кулаками, а также гримеры, парикмахеры, технические специалисты… Ну, ты сама, наверное, знаешь об этом. Конечно, внешне это похоже на кавардак, но на самом деле это не так. Как правило, все проходит довольно гладко. Ощущение крайнего беспорядка возникает из-за того, что во время съемок все постоянно орут и болтают. Иногда я ощущаю себя самым настоящим бревном в окружении всех этих людей.
Они все еще стояли на тротуаре под палящим солнцем, рассекая надвое бесконечный поток пешеходов. Никто из них не решался сделать шаг в ту или иную сторону.
— Я приехала сюда, чтобы помириться с тобой, — неожиданно сказала Сидни.
Линдсей пристально посмотрела в ее глаза, но не нашла там ни малейшего намека на лукавство или притворство. Ее прекрасно очерченное лицо выражало прежнее спокойствие и напряженную работу ума.
— Здесь очень жарко, — сказала она, раздумывая над словами сестры. — У меня еще есть немного свободного времени. Если хочешь, мы можем пойти в бар, что на противоположной стороне улицы, и выпить чего-нибудь прохладненького.
Сидни Фокс ди Контини, которую все малознакомые люди называли просто «Княгиня», не двинулась с места, пристально изучая сестру. Да, пять лет — немалый срок, подумала она. У нее был шок, когда она случайно наткнулась на апрельский номер журнала «Эль», на глянцевой обложке которого она увидела свою сестру — тонкую, изящную, невообразимо красивую, одетую по последней моде. Она долго изучала фотографию и пришла к выводу, что Линдсей была не просто красивой женщиной. Во всяком случае, ее нельзя было назвать красивой в классическом смысле слова. Лицо Линдсей излучало какое-то редкое обаяние, обладало неуловимым качеством, которое только и способно сделать женщину женщиной. Она смотрела на эту фотографию с таким же интересом, с каким сейчас уставилась на эту совершенно ординарную и ничем не привлекательную девушку, стоявшую в двух шагах от нее. Нет, не просто ординарную, а безобразную. Ее ботинки, носки и все прочее… Это просто ужасно! Интересно, неужели она считает забавным появляться в студии в таком непрезентабельном виде, а потом мгновенно преобразовываться в совершенный образец современной, красивой и модной женщины?
