Он улыбнулся в ответ:
— Репортеры были удручены, что вы не появились на послематчевой пресс-конференции. Публика проявляет к вам интерес.
— Им придется смириться с этим. Я читала несколько интервью в вечерних газетах. Человек должен хоть что-то смыслить в футболе, чтобы отвечать на их вопросы.
— Вам придется разговаривать с прессой рано или поздно. Рональд может помочь вам пройти через это.
Она вспомнила, что Дэн до сих пор считает, что она и Рон больше чем друзья.
— Мне жаль, что вы так негативно к нему относитесь. Он прекрасно работает, и я действительно не смогла бы ничего сделать без его помощи.
— Неужели?
— Он замечательный человек.
Дэн пристально посмотрел на нее, потом, взяв бумажную салфетку, долго вытирал рот.
— Должно быть, он такой и есть. Женщины вроде вас имеют странные вкусы.
Она пожала плечами и равнодушно пощипывала подгорелую корочку сандвича.
— Проклятие. Вы сидите с таким независимым видом, словно осел, которому показали палку.
— Благодарю.
Он смял свою салфетку и отбросил ее в сторону.
— Где ваш характер, Фэб? Где та женщина, которая обвела меня вокруг пальца, заставив вернуть Рональда на прежнее место?
Она напряглась:
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Естественно, черт побери, вы не понимаете. Вы загнали меня в угол. Только через пару дней я сумел разгадать вашу маленькую интригу. Рональд действительно сумел меня убедить, что вы любовники.
Она почувствовала облегчение, когда увидела, что он кажется скорее раздраженным, чем рассерженным, и теперь тщательно подбирала слова, чтобы ответить ему.
— Я не понимаю, почему в это так трудно поверить. Рон внешне очень привлекателен.
— Поверю вам на слово. Но факт заключается в том, что вы — не любовники.
— Откуда вам это известно?
— Просто знаю, и все. Я видел, как вы обращались с ним, когда полагали, что я за этим наблюдаю: строили ему глазки, облизывали нижнюю губку, замирали во время разговора с ним.
— А разве не так ведут себя женщины со своими возлюбленными?
— Вот оно. Точно так же вы ведете себя со швейцаром.
— Не правда.
— Вы ведете себя так почти с каждым мужчиной, которого встречаете.
— И что из этого?
— Со всеми, кроме меня.
Она оттолкнула недоеденный сандвич.
— Вы и сейчас дразните меня своим восхитительным телом, но… хотите, я предскажу, что вы сделаете дальше? Вы отведете глаза и займетесь разглядыванием собственных ногтей. — Он откинулся на спинку стула. — Фэб, не валяйте дурака, вы часами кокетничаете со всяким, кто носит брюки, но тут же киснете, стоит мне переброситься с вами парочкой фраз. Итак, в чем дело?
— У вас слишком развито воображение.
— Я так не думаю. Она встала.
— Уже поздно. Мне надо идти.
Он также поднялся и обошел вокруг стола. Он почувствовал облегчение, когда она не отшатнулась.
Она стояла перед ним в его старой голубой рубашке и выглядела одновременно закрытой и беззащитной. Он не хотел, чтобы она ему нравилась, но ему становилось все труднее противостоять этому.
Он осторожно прикоснулся к ее плечу:
— Все еще боитесь меня?
— Конечно, нет.
Она была пуглива, как лань, но старалась не показать этого, и он это видел. Он нежно погладил ее руку сквозь мягкую ткань рукава.
— А мне кажется — боитесь. Вам чудится, что я снова могу превратиться в сексуального маньяка.
— Нет, я не боюсь.
— Вы уверены?
— Конечно.
— Докажите это.
— Как?
Он не понимал, какой дьявол толкает его; он лишь видел, что его поддразнивание заставляет ее улыбнуться, и ему нравился этот раскосый прищур.
— Поцелуйте меня. Подарите мне дружеский маленький поцелуй, которым обычно обмениваются приятели.
— Не будьте смешным.
Ее глаза дрогнули, и ему захотелось еще подразнить ее, хотя все это уже не походило на шутку.
— Ну, давайте. Смелей. Мы же не имеем в виду ничего плохого. Просто по-дружески чмокните меня в щеку.
— Я не хочу вас целовать.
Он заметил, что она помедлила секунду, прежде чем произнести это. У него пропало желание дразнить ее, и голос его прозвучал хрипло:
— Весь этот жар не может исходить от меня одного. Он опустил голову и неожиданно ощутил, как острые кончики ее сосков коснулись его груди. Он услышал, как она выдохнула:
— Мы не нравимся друг другу.
— Нам не обязательно нравиться друг другу. Это зов природы и ничего больше. — Он тронул кончиком языка родинку над уголком ее глаза. — И это приятное чувство. Ты — замечательная.
Она застонала и прислонилась к нему. Он потерся лбом о ее волосы, нашел губами полураскрытый рот.
Она была вкусной, от нее хорошо пахло, как от детской присыпки или от цветов. Он почувствовал себя шестнадцатилетним школьником, но это чувство не погасило наслаждения, и сознание взрослого, видавшего виды мужчины напрасно призывало его вернуться в свой возраст.
Он длил и длил поцелуй, твердя себе, что пора бы переходить к делу, но он не мог ничего поделать с собой, тело отказывалось подчиняться мозгу. Кажется, впервые в жизни он по-настоящему терял голову. Всемогущий Боже, она сводила его с ума!
Она прижималась к нему, издавая легкие стоны, которые действовали на него подобно виски. Он забыл о медленных движениях. Он забыл и о движениях быстрых. Он забыл, что ему нужно от этой маленькой «съешь-меня» девочки с ее роскошным «иди-к-папе» телом.
Ее губы раскрылись, и он растворился в них, упиваясь ощущением свежести и новизны. Он, кажется, трогал ее руками, он мял и теребил ее, как большую куклу. В голове его разрывались гранаты, и она покорно обвисала в его руках.
Ему захотелось, чтобы и она трогала его. Он хотел, чтобы она опустилась на колени, упала на спину, раскинув руки и ноги, чтобы он мог добраться до нее прямо здесь, чтобы жар их тел прожег доски пола и погружал их все глубже и глубже, вплоть до огненного ядра земли.
Он чувствовал, что ее безумие сравнялось с его собственным. Ее руки стали неимоверно сильными, ее бедра бились и терлись о его бедра с тяжелым однообразием, но этот ритм разрушали посторонние толчки и звуки.
Он застыл, когда понял, что она пытается освободиться и он удерживает ее против ее воли.
— Господи, будь я проклят! — Он рывком кинулся от нее и шагнул назад, повалив стул.
Рот ее распух и кривился гримасой обиды. Ее грудь тяжело вздымалась, светлые волосы были растрепаны, щеки горели. Как только он увидел ее глаза, ему сделалось худо. Он имел дело со множеством женщин и умел отличить «да» от «нет». Горький упрек, таившийся в этих печальных, как осенние птицы, глазах, заставил его почувствовать себя преступником, а это было несправедливо, ибо они были оба замешаны в случившемся.
