К тому времени как муж подошел к ней и мягким жестом забрал ребенка, Мэри уже слишком устала, чтобы протестовать. Она взглянула на своих близких, и ее вдруг пронзила мысль о том, как жалко они выглядят на фоне по-спартански обставленной гостиной, напоминающей комнату ночлежки. Ноэль с раскрасневшимся сморщенным личиком размером с кулачок и черным хохолком волос, торчащим, как вопросительный знак… Чарли с выражением нежной озабоченности на лице, лице рано постаревшего мужчины… Точно так же он хмурился, помогая своей матери подняться наверх, в спальню, когда Полин бывала слишком пьяна, чтобы одолеть ступеньки самостоятельно. Походив по комнате несколько минут, Чарли остановился и приложил ладонь ко лбу малышки.
– Какая она горячая! – забеспокоился он.
– Потому что у нее поднимается температура, – заявила Мэри и решительно направилась к мужу, всем видом показывая, что только она в состоянии справиться с новой бедой. Час назад температура Ноэль была чуть выше тридцати восьми. Но теперь, едва коснувшись щеки дочери, Мэри мгновенно поняла, что положение изменилось к худшему.
Она бросилась в ванную за градусником. Ванную пристроили к дому в начале тридцатых годов, в то же время, когда бывший сарай превратили в жилое помещение. Пол в ванной перекосился. Отпирая непослушными пальцами старую аптечку, Мэри мельком заметила свое отражение в мутном зеркале на дверце шкафчика: огромные глаза на осунувшемся бледном лице, как в программах новостей у очевидцев страшных трагедий.
Чарли неловко положил плачущую дочь на живот поперек коленей, Мэри расстегнула пуговки пушистого комбинезончика, сняла с малышки трусики и подгузник. Оба затаили дыхание, когда серебристый столбик ртути под стеклом быстро пополз вверх. Через несколько минут Мэри поднесла градусник поближе к свету. Ртуть остановилась у отметки сорок градусов.
– О Господи, да она горит! Чарли, надо что-то делать. Мы должны отвезти ее к врачу. – Мэри бросилась в угол, к печке, где возле бугристого раскладного дивана приткнулась кроватка Ноэль. Схватив связанный крючком плед, подаренный им добросердечной женой хозяина дома, Мэри лихорадочно закутала в него дочь.
Все это время Чарли неподвижно стоял у двери. Румянец выступил на его скулах.
– Обогреватель в машине не работает. Она… мы все замерзнем!
Ему было незачем напоминать жене, что до Скенектади, ближайшего места, где живет врач, двадцать минут езды. Разве у них есть другой выход?
– А если мы останемся здесь, у нее начнутся судороги, она может погибнуть! – выкрикнула Мэри, чуть не сорвав голос.
На минуту Чарли задумался, проводя пятерней по волосам от лба к затылку – эта привычка сохранилась у него с тех времен, когда он носил длинные волосы. Нынешний короткий ежик был колким, как шерсть какого-то гибкого длиннотелого зверя. В ярком свете лампочки без абажура, болтающейся под потолком, лицо Чарли казалось мертвенно-бледным. Наконец он резким движением взялся за дверную ручку.
– Значит, нам остается только одно, – бросил он через плечо.
Мэри последовала за ним, крепко прижимая к себе ребенка и не замечая, что угол пледа волочится по снегу. Мысленно она убеждала себя: «Он возьмет у кого-нибудь машину… или попросит кого-нибудь подвезти нас. Ну конечно! Почему я сама до этого не додумалась?»
Легкие хлопья, сыпавшиеся с небес весь день, кружились над головами. Мэри вдруг вспомнила, что в прогнозе погоды говорили: к ночи толщина снежного покрова увеличится еще на несколько дюймов. А они до сих пор не оправились после метели, бушевавшей два дня назад. У ограды намело высокие сугробы, скользкие колеи подъездной дороги обледенели. Неподалеку лошади, обросшие косматой зимней шерстью, тыкались мордами в заснеженную ограду загона. Машина, «форд-пикап» 1959 года, некогда зеленая, а теперь неопределенного болотного оттенка, стояла перед сараем, нос к носу со снеговым плугом.
Чарли помог Мэри сесть в промерзшую кабину и торопливо обошел машину.
– Мы отвезем ее к твоей матери, – объявил он, садясь за руль. Окруженный клубами пара, вылетающими из его рта, он завел двигатель.
Внутри у Мэри что-то дрогнуло и сжалось. Она вцепилась в руку мужа.
– Ни в коем случае! – выговорила она, стуча зубами от холода.
Чарли стряхнул ее руку и обернулся, глядя в заднее окно.
– Но ведь твоя мать – медсестра. – Он включил заднюю скорость, и машина рывком тронулась с места.
– Медсестра на пенсии. Она бросила работу с тех пор, как папа заболел. – Они оба знали, что дело не в том, что мать Мэри на пенсии, и не в болезни ее отца. Однако упоминать вслух истинную причину никому не хотелось. – Она ничем не поможет нам. Она не желает знать ни меня, ни ребенка, Чарли, пожалуйста, поедем лучше к твоей маме! Она наверняка знает, что делать.
– Может быть. Если она не пьяна. – Желвак на скуле Чарли дрогнул: слишком многое осталось недосказанным. Через несколько минут машину тряхнуло на ухабе в самом конце подъездной дороги. Мэри прикусила язык. Она ощутила резкую вспышку боли. Во рту расплылся солоноватый привкус крови.
– Куда ты нас везешь? Ты забыл, что случилось в прошлый раз?
Утром на Рождество, когда Ноэль исполнилась неделя от роду, Мэри в приливе праздничного возбуждения и оптимизма отважилась позвонить домой. Само собой, ее родители знали о существовании ребенка, к тому же медсестра из родильного отделения как-то упомянула, что миссис Куинн приходила заглянуть в окно палаты новорожденных. Но голос матери в телефонной трубке звучал любезно и отчужденно, и не более того. Она сообщила, что старая печь барахлит, но мистер Уилсон пообещал завтра же утром починить ее. Нет, у них нет никакого желания тащиться в Бингхэмптон, на праздничный ужин к тете Стелле. Папе не до поездок – всю неделю он пролежал с сильным кашлем. Триш тоже не может подойти к телефону: ее за уши не оттащишь от нового транзистора.
Через пару минут мать прервала напряженный разговор под тем предлогом, что ей давно пора проведать отца. Она даже не вспомнила ни о внучке, ни о здоровье самой Мэри. Словно Ноэль не существовала, а Мэри была не более чем давним воспоминанием. Лучше бы мать просто повесила трубку, с горечью подумала Мэри.
– На этот раз она не откажет нам в помощи. – Придерживая руль одной рукой, Чарли подался вперед и вытер ладонью запотевшее ветровое стекло.
Мэри бросила тревожный взгляд на раскрасневшееся личико дочери, выглядывающее из складок пледа. К счастью, Ноэль уснула, убаюканная тряской. Машина еле тащилась по извилистой дороге к городу. Чарли прав, думала Мэри. Другого выхода у них нет. Мама не настолько бессердечна, чтобы выгнать их. Она не откажется хотя бы посмотреть на родную внучку.
