По дороге из аэропорта в город выяснилось, что она закончила местный пединститут и очень неплохо говорит по-немецки, однако от робости не может ответить ни на один самый простой вопрос наших иностранцев. Я с ностальгией вспомнила свои первые встречи-проводы. А пока с удовольствием смотрела в окно на проплывающий мимо город. Люблю я вечерние города. В них всегда все кажется таинственным и неожиданным. При этом я себя ощущаю героиней романа, которая мчится куда-то…
Примчались…
Поселили нас в заводской гостинице с романтическим названием «Волна». Мартин Мюллер, неунывающий весельчак и балагур, потерял присущее ему чувство юмора, когда узнал, что его ожидает двухкоечный номер, который он разделит со своим коллегой Зигфридом Вайссом. При этом «удобства» располагаются в конце коридора. Мне досталась узкая одноместная комнатка, называвшаяся из-за наличия в ней «удобств» «люксом». В этом «люксе» было страшно холодно, и ночью мне пришлось накинуть поверх одеяла шубу.
Утром, за завтраком Зигфрид и Мартин с неподражаемым актерским искусством в духе Дж. К. Джерома рассказывали, что происходило с ними ночью, – о том, что Зигфрид впервые услышал храп Мартина, и как Мартин блуждал ночью по коридору в поисках туалета, распугивая своей пижамой кавказских постояльцев.
Так или иначе, мы приехали сюда работать, и нам пора было на завод. Нас уже ждали. Пока мы излагали свою точку зрения, российская сторона слушала нас чинно и с пониманием. Стоило нам задать конкретный вопрос, начиналось нечто невообразимое. Отвечать на вопрос вызывался один специалист и говорил примерно так: «Конечно, мы это сделаем». Моментально отзывался второй и решительно опровергал заявление предыдущего. В разговор вмешивался третий коллега, чтобы выступить в роли арбитра, который пытался рассудить обоих. Переводить было невозможно. Мы сидели и смотрели, как бушуют страсти. Через некоторое время спорщики пришли к консенсусу и выдали нам коллективно составленный ответ.
Переговоры затянулись до позднего вечера. Я чувствовала себя страшно усталой и опасалась, что при таких темпах нам придется остаться в этом городе еще на один долгий день. Так бы и случилось, если бы не заместитель директора, представившийся нам коротко: «Решетов». С появлением этого человека возникло ощущение ворвавшейся шаровой молнии. Возня и споры прекратились, Решетов действовал решительно и четко. За час были решены все вопросы и подписан протокол.
После переговоров во время ужина Решетов был душой компании. С Мартином он нашел общий язык, и оба на пару смешили весь стол и, кажется, весь ресторан «Русская изба».
Время от времени Решетов бросал на меня взгляды, в которых читалось тревожное любопытство, как будто он пытался разрешить какой-то вопрос. После ужина он сам отвез нас в гостиницу. Пока немцы, оживленно переговариваясь, вылезали из машины, он несмело спросил:
– Вы не согласились бы осмотреть Ухту? У нас есть много красивых мест.
Я изумленно уставилась на него. Но он совершенно серьезно добавил:
– Особенно вечером.
Зигфрид и Мартин скрылись за дверью гостиницы. «Мерседес», мягко заурчав, унес меня в ночной незнакомый город.
– Вам не холодно? – первым нарушил молчание мой неожиданный экскурсовод.
– Скажите, а как вас зовут? Ведь кроме фамилии у вас есть имя, – поинтересовалась я.
– Андрей, – ослепительно улыбнулся он.
Честно скажу: я почти не помню города, по которому мы совершали удивительное ночное путешествие. Я чувствовала, как время сжималось вокруг нас, и ощущала способность предвидеть каждое последующее слово моего спутника и каждый жест. Андрей изредка посматривал на меня черными глазами и молчал. Но я знала – через три секунды он заговорит, и все, что он скажет, останется со мною на всю жизнь.
– Я ведь недавно здесь живу, – начал мой собеседник. – Приехал из Заполярья семь лет назад, а до того жил в маленьком городке в Узбекистане. Представляете, из жары в холод, вечную мерзлоту. Но я сказал себе: «Ты что, испугался? Отступать? Нет, ни за что!» В Узбекистане я много чего сделал, почти своими руками на пустом месте создал предприятие, о котором заговорили в Союзе. Меня уважали, боялись, я ведь директором был, депутатом Верховного Совета. Казалось, меня ждет только успех, счастье и достаток. Но когда возносишься высоко, очень больно падать. Нашелся один подлюга, который стал копать под меня, искать компромат, интриговать. Началось следствие, обыск и допросы. Захлопнулась за мной дверь камеры. Пять раз прокрутил в голове свою жизнь, думал, сведу с ней счеты. Но понял: не за что мне себя упрекать. Жил честно, все заработал своим трудом – и уважение, и деньги, словом, все. Нашлись люди – ездили в прокуратуру в Москву, здесь хлопотали, закрыли дело. Вышел я через три месяца на свободу, но оставаться на старом месте уже не смог. Переехал сюда. Директором не назначили, стал замом. Но меня это не трогает и не унижает. Мне сейчас ничего уже не страшно. Боюсь только, что умру внезапно, так и не сделав чего-нибудь стоящего. Сердце подводит. Через день в кабинет «скорую» вызывают. Говорят, надо уходить с работы. Но как я уйду, если в ней моя жизнь? Я все здесь знаю на ощупь, всех рабочих по имени, как у кого дела. Они это ценят. Скольких я от водки отучил, в семью вернул. Недавно беженец из Чечни устроился к нам. Декабрь, а он в плаще тонком – вещи все в Грозном пропали. Я приказал за свой счет его одеть… Зато я знаю – люди на работе думают только о работе, не болит у них душа ни за дом, ни за семью.
Я, не перебивая, слушала монолог Андрея. Мужество, уверенность, сила и столько боли и отчаяния сочеталось в этом человеке!
– Знаете, – продолжал он, – я благодарен вам за то, что вы здесь, со мной. Я наблюдал за вами весь день. Марина, вы – профессионал высокого класса. И дело не только в языке. Я видел, что вы утомлены, но вы ни на минуту не сбавили темпа и оставались такой же спокойной и доброжелательной. Вы были четки, организованны, не показали своего раздражения от несуразности наших деятелей. Они – отличные ребята, но прямо с производства, учатся на ходу, не все получается сразу. И благодаря таким людям, как вы, они учатся мастерству. Вы – умница и чудесная женщина. – Он вздохнул. – Когда я слышу об активных женщинах, мне становится так обидно. Я вспоминаю сразу свою жену – ничего не хочет делать! Только читает дамские романы и смотрит сериалы. А ведь была умная, красивая девушка. Тоже о чем-то мечтала, хотела многого добиться. Да я сам виноват – сбил ее с толку. Знаете, как мы поженились?
Он остановил машину и повернулся ко мне. Мы находились на какой-то возвышенности, перед нами, как на ладони, раскинулся город, сверкали редкие огоньки окон, светился факел нефтеперерабатывающего завода.
Мой спутник тем временем продолжал:
– Я был видным парнем там, в Узбекистане, комсоргом, капитаном волейбольной команды, занимался борьбой, у меня был авторитет. Городок-то крошечный. Все девчонки строили мне глазки, но появилась Галя, и я решил: «Новенькая будет моя». Она приехала пожить у сестры и подготовиться на юрфак в следующем году. Я стал за ней ухаживать, но, наверное, не любила она меня никогда. Однажды я сказал ей: «Галя, выходи за меня замуж». Она гладила белье и, не отрываясь, кивнула в сторону окна: «Вон паспорт мой, на подоконнике лежит». Ах так, думаю, взял ее паспорт – и в ЗАГС. Там у меня дружок был… Когда я ей паспорт со штампом показал, она чуть не упала. Но деваться-то было некуда. Стали жить. И всю жизнь она меня пилит, пилит… Я много работал, а она мне устраивала скандалы, что я по бабам бегаю. От секретарши моей требовала отчет, где и с кем я бываю. Уходила от меня с сыном раз десять, потом возвращалась. Разводиться с ней не могу, чувствую, что виноват перед ней за свое молодечество, за ЗАГС этот, за жизнь, которая могла бы у нее быть и которой нет. Мне сейчас так легко стало, что я это рассказал. Вы умеете слушать. Можно мне позвонить вам, когда я буду в Москве? Завтра я приеду проводить вас в аэропорт.
– Спасибо, Андрей. Все у вас будет хорошо, – ответила я ему.
Коротко просигналив, машина умчалась.
Утром меня разбудил Зигфрид, деликатно постучавшись в дверь. Пора в аэропорт. До последней минуты я искала глазами в толпе провожающих высокую фигуру Решетова. Но он не появился. И не позвонил.
Наверное, никому не захочется встретиться второй раз с попутчиком, которому неожиданно выкладываешь свою душу. Я оказалась тем самым попутчиком в жизненном поезде Андрея…
– Марина! – гулко пронеслось по коридору. Мраморный пол – как лед для моих шпилек, и я элегантной ласточкой впархиваю в переговорную, вызывая всеобщее изумление.
Мой шеф, господин Штоссманн, приходит в себя первым:
– Марина, помогай нам немножко, – говорит он по-русски и величественно указывает на стул.
