Настя с Леной теперь работали в лесу — надо было заготавливать вехи для Ладожской военной флотилии и Северо-Западного речного пароходства, которые в неимоверно опасных условиях обеспечивали перевозки снабжения из Волховстроя и Новой Ладоги в основной перевалочный пункт — Осиновец, а оттуда по пригородной железной дороге грузы отправлялись в осажденный Ленинград.
Конец лета выдался пасмурным и дождливым. Девушки рубили молодые деревья высотой не менее двенадцати метров, очищали от сучьев и волоком тащили к подводе, чтобы перевезти к просеке, где стволы складывались штабелями. Лесорубы из них были никудышные, тяжелые топоры слушались плохо. Срубленные деревья падали на землю как попало — попробуй их разверни, да оттащи. Лошадь тоже не слушалась, явно презирала таких неумех, фыркала и взбрыкивала, а с места сдвинуться не хотела.
— Но-о, пошла, милая, — уговаривала кобылу Настя, дергая ее под уздцы из последних сил.
Чалая косилась диким глазом и пятилась назад, храпя и вскидывая голову. Настя скользила в размытой грязи, падала, а Лена сердилась:
— Будет тебе ее уговаривать. Много чести! Вот возьму сейчас хворостину, да наподдам как следует, — пойдет как миленькая. Ишь издевается, скотина бессловесная, время нашла, никакой сознательности!.. Насть, давай посидим чуток. Сердце зашлось, прямо мочи нет. И руки болят. Свои-то покажи. Небось, стерла до крови.
— Да я уже привыкла. — Настя присела рядом на бревно. Она стянула рукавицы и замолчала, невесело разглядывая волдыри на ладонях.
— Лен, ты о Вале ничего не слышала? — спросила она минуту спустя.
— Опомнилась! Теперь ты его, может, и вовсе никогда не увидишь. Хорошо, если живым вернется да не покалеченным. Вон на Васю Одинцова родные уже похоронку получили. И на Костю Рябова. Наши мальчики из класса тоже все на фронт ушли. Я их теперь часто вспоминаю.
— И я, — с нежностью сказала Настя. — Какие они все чистые были, жизнерадостные.
— Дуреха ты, Настя, — упрекнула Лена. — Валя тебе чем не угодил? За мной бы такой парень ухаживал!
— Трусливая я, Лен. Вот и Валю не поцеловала, испугалась, а ведь что он просил — всего один поцелуй! Может, вспоминал бы сейчас там, под пулями, и память об этом душу бы ему согрела. Скажи, ну что мне стоило его поцеловать! А как теперь убьют его… — Настя вдруг расплакалась, уткнув лицо в стертые ладони.
— Не реви, слезами горю не поможешь, а горе у нас сейчас одно — общее. Что же, всем теперь плакать? Давай-ка вставай, некогда рассиживаться, а то не поспеем до темноты.
Настя послушно поднялась; они взялись за очередное бревно и поволокли к подводе.
Год 2008
В задуманном мною плане расследования особенно полезным оказывается тот факт, что Дима с аккуратностью истинного коллекционера ведет записи относительно каждого экспоната своей сокровищницы. Я никогда этих записей не видела, поскольку братом интересуюсь умеренно, без излишней родственной истерии, но, обладая нюхом заправской ищейки, — качеством, заметьте, весьма полезным для журналиста, — догадываюсь, что таковые записи должны существовать. Ведь Дима стремится к общению с признанными авторитетами в фалеристике и, без сомнения, старается им во всем подражать. Следовательно, рассуждаю я, у него должна быть тетрадь, в которой отмечен факт приобретения ордена.
Итак, чуть братишка за порог, я начинаю бессовестно рыться у него в комнате, шарить в ящиках. Вот она, заветная тетрадь! Долго искать не пришлось. Впиваюсь глазами в строчки. Есть! Орден Красного знамени, получен в подарок такого-то числа, даритель — Евгений. Вместо фамилии прочерк. На этом месте я погружаюсь в раздумье: тут могут быть два варианта — либо Дима не спросил фамилии, что маловероятно, либо парень не пожелал назвать своего полного имени. Есть еще третье предположение: брат постеснялся продолжать расспросы после того как означенный Евгений вспылил. Но адрес братан записал. Молоток! Это самое главное, теперь таинственный даритель от меня не уйдет!
Свой замысел я обсуждаю с главным редактором на следующий день.
— А что, занятная идея, — говорит тот. — Тема не избитая, сейчас как никогда актуальная, действуй, Катерина, возможно, нароешь что-то интересное.
Одно плохо: при разговоре присутствует Даниил; не люблю посвящать кого-либо в свои планы, тем более отставного любовника, который сидит с безразличным видом, на деле заносит все в карту памяти и норовит при случае ехидно поддеть — уже проверено временем. Но не могу же я потребовать, чтобы шеф его выставил.
Вечером тщательно одеваюсь, искусно подкрашиваюсь, в меру, чтобы не быть похожей на искательницу приключений, но при этом ненавязчиво подчеркиваю достоинства своей недурной мордахи. Напоследок строю своему отражению язвительную гримасу и топаю из дому. Снова идет дождь, поэтому на мне свободный классический тренч, легкий, светло-бежевый, с широкими рукавами и перехваченный ремнем в талии, он стройнит и делает мой облик более хрупким и женственным; под плащом платье песочного цвета с квадратным вырезом. На шее — серебряная цепочка с кулоном-каплей из дымчатого топаза, в ушах такие же серьги.
Идти совсем недалеко, в соседний квартал. Я нахожу нужный дом и поднимаюсь на четвертый этаж. Подъезд просторный, высокие потолки, это пятиэтажная сталинка, обожаю такие дома. Но квартира тринадцать. Чума! Как можно жить в квартире под номером тринадцать? Мне сразу не понравилась цифра, как дурной знак моему предприятию, но что делать? Как говорится, крут бережок, да рыбка хороша.
Нажимаю кнопку звонка и жду, набравшись нахальной решимости. Будет шикарно, если сейчас откроет жена и сразу окрысится на неизвестную фифу, которая спрашивает ее мужа. Жены — они чрезмерно подозрительные, им кажется, что все без исключения особи женского пола покушаются на их сокровище. Какой бы ледащий мужичонка не был, все равно найдется на него хозяйка с ревнивыми глазищами — заполучила, мол, теперь фиг отдам! Да я и не осуждаю их. Бедные женщины, до чего демография довела, слышала, что в России мужчин на двенадцать миллионов меньше, чем женщин, ничего себе статистика! А ведь сами мужики и виноваты — спиваются, деградируют, попадают в тюрьмы, многие погибают из-за несчастных случаев, вот женщины и расхватывают, что попало.
Щелкает несколько раз замок, и дверь отворяется, но не полностью, а ровно настолько, чтобы можно было разглядеть две трети женского лица. Что я говорила! Смотрит, как змея из-за пазухи. Но на супругу не похожа, слишком молоденькая, скорее всего любовница, и одета не по-домашнему, а так, будто пришла на свидание.
