— Мамочка… мама… — Из глаз Ани полились слезы, и ей сразу стало легче дышать.
Мама медленно подняла руку и принялась ощупывать лицо. Она провела пальцем по окровавленным губам, по зубам и скривилась. Опираясь на руку, мама села, прижалась спиной к стене и только тогда сосредоточила взгляд на рыдающей Ане.
— Не реви… Дай мне полотенце… — Она едва шевелила губами.
Девочка кинулась в кухню и сдернула полотенце с крючка.
— Намочи…
Аня намочила, отжала и дала полотенце маме.
— Подонок… Ох и подонок… — сипела мама, осторожно прикладывая полотенце к ранам. — Где он?
— Ушел, — ответила Аня.
Она была рада этому: как только отец уходил, в их доме становилось светлее, честное слово. Может, он больше не вернется? Вот было бы здорово! Они с мамой жили бы вдвоем — им никто не нужен, только дедушка. Может, мама станет доброй? Она ведь бывает такой. А с отцом она злая, да и он всегда злой. Иногда Ане кажется, что он вообще не умеет спокойно разговаривать, а только как дядька Жорка, но ее отец не уголовник, наоборот — он работает в милиции и ловит преступников. Конечно, это он взял деньги — даже если на столе лежит рубль, он его заберет. А тут, шутка ли — двести девяносто рублей! Мама копила их себе на зимние сапоги и Ане на пальто, откладывала из своей зарплаты, ведь отец дает деньги только на питание — каждый месяц сорок пять рублей и ни копейки больше. Мама говорит, что этого мало, а он ей: «На человека — рупь пятьдесят в день. Этого достаточно». Так и произносил: «рупь». О том, чтобы он давал деньги на пропитание Ани, и речи быть не могло. Отпуск родители проводили порознь — мама отдыхала с Аней у дедушки в селе, это всего полчаса на автобусе от конечной станции метро, а отец — на море. Аня моря еще не видела, только по телевизору, но с отцом ни за что не поедет, да он и не предлагал.
— Давай я помогу тебе встать. — Аня топталась возле мамы.
— Не надо, я сама.
Девочка с тревогой наблюдала за тем, как мама поднимается на ноги, как, шатаясь, бредет в ванную.
— Я открою. — Аня забежала наперед и распахнула дверь.
— Вытащи тазик из-под ванны, — сказала мама.
Аня вытащила. Мама сняла испачканную кровью ночную рубашку и бросила ее в таз.
— Постирать? — с готовностью спросила Аня.
— Залей холодной водой и засунь под ванну. И полотенце тоже залей. — Мама прижала пальцы к виску и закрыла глаза.
— Может, потом искупаешься? А то вдруг упадешь.
Мама отрицательно помотала головой:
— Нет, сейчас…
Аня с недоверием посмотрела на нее и направила струю холодной воды в таз. Замочила вещи, сунула таз обратно под ванну, вышла в коридор и прижалась спиной к дверям кладовки, чтобы видеть маму.
— Не стой тут, — бросила та через плечо.
— А если тебе станет плохо?
— Не станет.
— Тогда я вымою пол.
— Давай… — И мама закрыла дверь в ванную.
Аня метнулась на балкон за ведром и тряпкой, набрала в кухне воду и, пока оттирала кровь, все время прислушивалась к тому, как шумит вода в ванной.
— Анюта, дай мне чистый халат! — крикнула мама, и девочка бросилась в спальню.
«Надо выбрать самый красивый», — подумала она, разглядывая четыре маминых халата, и наконец отдала предпочтение малиновому с белыми ромашками.
— Повесь его. — Мама куталась в полотенце, мокрые волосы облепили ее лицо, шею, плечи.
Аня повесила халат на крючок.
— Мама, а почему сгорел дедушкин сарай? Что случилось?
И вдруг мамино лицо задрожало и исказилось. Опухшие, посиневшие губы растянулись, и мама заплакала. Плача, она выбралась из ванны, натянула халат и, оставляя за собой мокрый след, босиком побрела в спальню. Аня хотела последовать за ней, но мама остановила ее:
— Не ходи…
— Я подушку поправлю.
Аня шмыгнула к кровати, взбила подушку, подождала, пока мама ляжет, затем укрыла ее одеялом и помчалась в свою комнату. Торопливо отжала тряпку, вынесла ведро в коридор, вернулась и вытерла расплескавшуюся воду. После этого она заглянула в спальню:
— Мамочка, тебе что-нибудь принести?
— Дай мне телефон.
Аня осторожно перенесла телефон с тумбочки, стоявшей в коридоре, на край кровати. Лежа на боку, мама позвонила дедушке и бодрым голосом сообщила, что ее не отпускают с работы.
— …Извини, папа, скоро квартальный отчет… Хорошо, мы с Анютой в субботу приедем. Пока…
Она положила трубку и натянула одеяло на плечи.
— Может, поешь? — робко спросила Аня. — У тебя тут кровь, — она коснулась пальцем своей верхней губы.
— Я не хочу есть… Дай мне перекись и вату. И зеркало…
Аня побежала в кухню и вернулась с зеркальцем в овальной пластмассовой рамке с черно-белой фотографией Зеркальной струи на обратной стороне и картонной коробкой из-под утюга, выполнявшей роль аптечки. Лекарств в аптечке было немного — несколько начатых упаковок аспирина, анальгина и димедрола, бинт, вата и стеклянные бутылочки с валерьянкой, перекисью, йодом и зеленкой.
— Спасибо, — сказала мама, не открывая глаз, — иди к себе… Дверь закрой…
Аня тихонько прикрыла дверь и, чувствуя себя как никогда нужной маме, с воодушевлением вытерла капли воды на полу в коридоре, потом вымыла пол в кухне, прополоскала тряпку, лежащую у порога, и, удовлетворенная, поставила чайник на плиту.
— Мама, ты чаю хочешь? — спросила девочка, приоткрыв дверь.
— Нет, — бесцветным голосом ответила мама.
— А я буду.
— Поешь… Колбасу возьми, сыр…
— Мама, я дедушке позвоню…
— Не надо, ты уже в школе должна быть…
— Я скажу, что простудилась.
— Хорошо, позвони, только лишнего не ляпни… — простонала мама.
Аня кинулась к телефону и набрала сначала код района, а потом дедушкин номер. Дедушка долго не подходил к телефону, и она уже собиралась положить трубку, но тут в трубке щелкнуло и хриплый голос произнес:
— Да, слушаю!
Аня невольно улыбнулась. Слышать дедушку Рому — это как на солнышке греться.
— Дедуля, это я, привет…
— Привет, моя хорошая…
— Деда, мама сказала, что у тебя хлев сгорел…
— Да, Анютка, сгорел, одни стены остались.
— Вот горе… А где теперь Клякса будет жить?
— В дровяном сарае, пока я новую крышу не поставлю. Да и тепло еще, она и на улице пожить может.
— А ты не обжегся?
— Нет, не обжегся.
— А сильно горело? — Аня вспомнила, как однажды вспыхнул большой киоск на их улице. Казалось, пылать будет долго, но огонь охватил его в считаные минуты и уничтожил задолго до приезда пожарных.
— Ну как тебе сказать? Сильно. Если бы не Рекс, не знаю, чем бы все закончилось. Это он разбудил меня, и я успел вывести Кляксу…
— Молодец Рекс!
— Ага. Он возле меня крутится, привет тебе передает.
— И ты ему передай.
— Передам. Анюта, а почему ты не в школе?
— Я простудилась. — И для подтверждения своих слов девочка так кашлянула, что у нее и вправду запершило в горле.
— Что, опять мороженое ела?
— Ага, ела, — с готовностью ответила Аня.
— Это плохо, тебе горлышко беречь надо. А мама ничего мне не сказала…
— Она не хотела тебя огорчать. Тебе и так досталось…
— Это точно.
— Деда, а чего хлев загорелся?
— Не знаю… Может, замыкание…
— Может… — задумчиво сказала Аня.
— А ты горлышко лечишь?
— Конечно! Я горячее молоко с медом пью, так что скоро все пройдет.
— Молодец. Я вам еще меда дам, мне тут привезли. И липу сушеную дам. Ладно, солнышко, мне делами надо заниматься. Я вечером позвоню.
— Хорошо, дедуля, мы будем ждать. Извини, что мама не приехала…
— Ничего, ей работать надо.
— Я по тебе скучаю.
— И я.
Аня положила трубку, прислушалась — в спальне было тихо — и пошла в кухню. Сделала два бутерброда с колбасой и села у окна. Чайник закипел, но девочка этого не замечала — она мечтательно, с легкой тревогой смотрела в окно. Она так хотела верить в то, что теперь отец с ними жить не будет и все у них наладится. Мама уже много раз просила отца оставить ее и Аню в покое, мол, давай разведемся, поступи как настоящий мужчина — уйди, но отец не хотел становиться настоящим мужчиной.
