Мы заходим в дом, но Лейла не поднимается в комнату. Она направляется в Большой Зал, где стоит кабинетный рояль, а все стены заставлены книгами. По полу за нами тянется след со стекающей с нашей одежды воды.
Обернувшись, я вижу, как Лейла изучает взглядом лужу, собравшуюся у моих ног.
— Тут старинные полы, — говорит она. — Нужно относиться к ним с уважением. — Она снимает платье через голову и теперь стоит в паре метров от меня посреди слабо освещенной комнаты в одном нижнем белье. Верх не сочетается с низом. Лейла надела белый лифчик с трусиками в черно-зеленую клетку, но мне даже нравится, что она не задумывалась о том, что надеть под платье. Пару мгновений я просто любуюсь изгибами ее тела и тем, что она не пытается прикрыться.
Моя последняя девушка красотой своего тела могла состязаться с супермоделями, но она всегда была собой недовольна. Вскоре это стало меня раздражать, потому что ее неуверенность в себе затмевала всю красоту.
Уверенность Лейлы, напротив, делала ее настолько привлекательной, что даже внешняя красота переставала иметь значение.
Я послушно снимаю джинсы и остаюсь в одних боксерах. Собрав наши вещи, Лейла кладет их на ковер, который наверняка стоит дороже всех полов, но пусть делает, как ей нравится.
Обведя комнату взглядом, у стены возле рояля я замечаю диван, обтянутый коричневой потертой кожей. Мне хочется бросить Лейлу на этот диван и утонуть в ней, но у нее другие планы.
Она выдвигает банкетку и садится.
— Ты умеешь петь? — спрашивает Лейла, нажав на несколько клавиш.
— Да.
— Почему тогда не поешь на сцене?
— Это группа Гаррета. Он не просил меня петь.
— Гаррета? Так зовут солиста?
— Именно.
— Он так же отвратителен, как его песни?
Ее вопрос вызывает у меня смешок. Я отрицательно мотаю головой, усаживаясь рядом с ней на банкетке.
— Он довольно противный, но не настолько, как его песни.
Лейла играет ноту «до».
— Он тебе завидует? — интересуется она.
— С чего ему мне завидовать? Я простой басист.
— Он не подходит на роль солиста. А ты — да.
— Серьезное заявление. А ты даже не слышала, как я пою.
— Это неважно. Петь ты можешь ужасно, но все это отходит на второй план, когда ты на сцене.
— Точно так же, как отходит на второй план толпа, когда ты танцуешь?
— Я единственная танцевала.
— Вот видишь. Я даже не заметил.
Когда я произношу эти слова, Лейла наклоняется, и я жду, что она поцелует меня, но вместо того лишь шепчет мне в губы:
— Сыграй что-нибудь. — Она отходит к дивану и ложится на него. — Что-то достойное этого рояля, — уточняет она.
Лейла устраивается, скрестив ноги в щиколотках и свесив руку с края дивана. И ждет, когда я начну играть, водя пальчиками по паркетному полу. Я не могу оторвать от нее взгляд. Не думаю, что на свете найдется еще одна женщина, способная пробудить во мне желание смотреть на нее не моргая, пока не высохнут глаза, но Лейла выжидательно смотрит.
— А если тебе не понравится моя музыка? — спрашиваю я. — Ты все равно позволишь тебя поцеловать?
Она отвечает легкой улыбкой.
— Эта песня что-то значит для тебя?
— Я вложил в нее частички своей души.
— Тогда тебе не о чем беспокоиться, — тихо отвечает она.
Я сажусь лицом к роялю и опускаю руки на клавиши. Замешкавшись на мгновение, начинаю играть. Я никогда раньше не исполнял эту песню перед зрителями. Единственным человеком, которому хотел бы ее спеть, был мой отец, но его больше нет с нами. Именно его смерть сподвигла меня написать ее.
Я ни разу не волновался, выступая на сцене с группой Гаррета, но сейчас испытываю другие ощущения. Эта песня для меня очень личная, и даже несмотря на то, что у меня сейчас всего одна слушательница, я чувствую, будто она — самая восприимчивая публика из тех, перед которой я выступал.
Набрав полные легкие воздуха, я медленно выдыхаю и начинаю играть.
Той ночью я перестал верить в рай.
Я не могу верить в бога, который жесток.
А ты?
Той ночью я перестал молиться на коленях,
Но и стоя на ногах больше не молюсь.
А ты?
Той ночью я закрыл окно и захлопнул дверь,
Я сидел в темноте.
А ты?
Той ночью я узнал, что счастье — это сказка
На тысяче страниц, прочитанных вслух
Тобой.
Той ночью я перестал верить в Бога.
Ты был нашим, но он равнодушно
Забрал тебя
И той ночью я перестал…
Я перестал…
Просто
Перестал.
Той ночью я перестал.
Я перестал.
Я просто перестал.
Той ночью я перестал.
Я…
***
Закончив играть, я складываю руки на коленях. Не решаюсь обернуться и посмотреть на нее. Едва я доиграл последнюю ноту, в комнате стало тихо. Так тихо, что кажется, будто из дома выкачали весь звук. Я даже ее дыхание не слышу.
Опустив крышку рояля, я неторопливо разворачиваюсь на банкетке. Лейла вытирает глаза, глядя в потолок.
— Ух ты, — произносит она шепотом. — Такого я не ожидала. Такое ощущение, будто ты мне дал под дых.
Я почувствовал то же самое, когда впервые ее увидел.
— Мне нравится концовка, —говорит Лейла. Она садится на диван, подобрав под себя ноги. — Ты остановился посреди предложения. Это прекрасно. Очень мощно.
Я не был уверен, что она уловит заложенный в концовке смысл. Но Лейла все понимает, отчего моя увлеченность ею становится еще сильнее.
— Где можно найти эту песню? Она есть на спотифай?
Я мотаю головой.
— Я никогда не публиковал свои песни.
В ответ она смотрит на меня в притворном ужасе и ударяет рукой по подушке дивана.
— Как так? Почему не публиковал, черт возьми?
Я лишь пожимаю плечами.
— Не знаю. — Правда, не знаю. — Возможно, потому что все в Нэшвилле мнят себя кем-то. А я не хочу быть воображалой.
Она встает с дивана и подходит ко мне. Затем толкает меня в плечи, пока я не упираюсь спиной в рояль, и садится сверху, упершись коленями в банкетку по бокам от моих ног. Лейла обхватывает мое лицо ладонями и говорит, с прищуром глядя мне в глаза:
— Очень эгоистично с твоей стороны прятать свои песни. Лучше быть бескорыстным выскочкой, чем безвестным эгоистом.
Думаю, я рад, что повстречал эту девушку.
Я действительно рад.
Опустив ладонь на ее затылок, я притягиваю Лейлу для поцелуя. Я понятия не имею, что происходит. Уже очень давно у меня не возникало настолько сильной симпатии к девушке, что интересовало лишь, где она будет завтра.
Но… где Лейла будет завтра?
Где она была вчера?
Где ее дом?
Где она выросла?
Кто сейчас самый важный человек в ее жизни?
Я хочу знать о ней все. Абсолютно все.
Лейла разрывает наш поцелуй.
— Аспен заметила сегодня, как я на тебя глазею, и предупредила меня. Она сказала: «Дай слово, что и близко не подойдешь к музыкантам. У них наверняка хламидии».
Я смеюсь.
— Ты пообещала ей, что будешь держаться от меня подальше?
— Нет, я ответила ей: «Нестрашно, если у него хламидии. Презервативы у него, наверное, тоже есть».
— У меня нет хламидий. Но и презервативов тоже нет.
Она освобождается из моих объятий и встает.
— Ничего страшного. У меня в комнате есть презерватив. — И, развернувшись, идет к выходу.
Собрав с пола наши мокрые вещи, я иду за ней наверх. Не уверен, что Лейла приглашала меня в свою комнату, но она явно ожидает, что я пойду следом, потому как продолжает говорить со мной на ходу.
— У меня давно никого не было, — бросает Лейла через плечо. — А презервативы есть только потому, что их раздавали в качестве презента на девичнике. — Она задерживается на ступеньке и поворачивается ко мне. — Я и подумать не могла, что на деле окажется так трудно с кем-то перепихнуться. В колледже ты даже значения не придаешь тому, как это просто, но после колледжа… эх. — Лейла продолжает подниматься. Я захожу в ее номер следом за ней. — После колледжа сложность с сексом состоит в том, что я ненавижу ходить на свидания. Они отнимают слишком много времени. Ты можешь уже через пять минут понять, что человек не стоит твоего времени, но посвящаешь ему целый вечер.
