— Приходите, почитаете. А мы вас послушаем. Петр Степанович, что же вы от нас таланты скрываете? Тут в ближайшее время такой серьезный конкурс намечается, кто знает, может ваша Алексия Петровна засверкает на всесоюзном уровне, а?
Так я вышла на свою новую сцену. Впервые выступив на торжественном собрании в местном отделе образования с очень патриотичным и революционным стихотворением, я, в буквальном смысле слова, не могла спуститься назад, за кулисы. Предложения и приглашения сыпались одно за другим: меня звали выступать на заводы, фабрики, большие промышленные предприятия, на смотры юных талантов, конкурсы чтецов, на торжества в научно-исследовательские институты, на открытия больниц и трамвайных депо.
Во второй половине восьмидесятых в Стране Советов на пике моды были талантливые и яркие дети. Им с удовольствием уделяли внимание, с ними беседовали высшие чины, о них говорили на радио и писали в газетах. Так что весь мой предшкольный год был наполнен разнообразными конкурсами-поездками-выступлениями.
В нашем городе я стала настоящей знаменитостью. Всем хотелось посмотреть, как маленькая, растрепанная рыжеволосая артистка, ни капли не стесняясь публики, читает звонким голосом не только традиционные "правильные" стихи, но и более пикантные творения некогда запрещенных Мандельштама, Пастернака и Ахматовой.
— Новых песен не насвистывай, песней долго ль обмануть! Но когти, когти неистовей, мне чахоточную грудь! — самозабвенно закидывая голову, декламировала я в большом зале библиотеки во время собрания местных литераторов, а взрослая публика, потрясенно молчавшая пару секунд после окончания выступления, взрывалась бурными аплодисментами.
Я была счастлива от внимания такого большого количества людей и с радостью привозила в наш детский дом призы, благодарственные письма и грамоты. Неизвестно, чем бы закончился этот резкий взлет, если бы моему дальнейшему продвижению, не помешал, как это ни странно, сам Петр Степанович.
Именно он не дал разрешение на мое участие в республиканском конкурсе чтецов, настояв на том, чтобы я не углублялась в поездки-разъезды-конкурсы, а шла себе учиться, как нормальный ребенок. Быструю и раннюю славу добрый батька воспринял не как подарок судьбы, а как искушение, от которого меня следовало уберечь и всеми правдами неправдами вернуть обратно, в нормальное, обычное детство.
— Знаю я этих благодетелей! — не скрывая возмущения, говорил он своей помощнице, в то время как я, терзаясь тайной обидой на него и его решение, подсматривала в замочную скважину кабинета. — Как в поговорке, поматросят и бросят! Это она им вундеркинд и забава лет до десяти, потом вырастет, станет как все, и живи после этого, как знаешь! Нет, решительно, никаких конкурсов, так и напиши — по причине несовместимости со школьным образованием!
— Но Петр Степанович, это же выше, чем уровень гороно… Её же как представительницу области хотели направить.
— Ничего не знаю! Ничего! — сердито постукивая ладонью по видавшему виды столу, стоял на своем директор. — У них возрастная группа какая в конкурсе? От восьми до двенадцати лет! Алешка туда никаким боком не проходит! Ей в первый класс надо — и точка! Все, пиши отказ, пиши и нечего обсуждать!
— Петр… Степанович… — казалось, заместитель опасалась последствий этого письма больше сиюминутного гнева начальника. — Так неприятности могут быть… Закроют же…
— Кого закроют? Нас — закроют? Не смеши-ка ты меня, Лилия Ивановна! Нас двадцать лет уже закрывают! И что? Не на тех напали! Все, не хочу тебя больше слушать! Что за малодушие такое? Мало того, что дитё, как обезьянку таскают по всем местным конторам, нет, давайте ее в Киев, а потом в Москву вытянем и окончательно загубим жизнь!
Я не могла понять, о чем говорит Петр Степанович, и решила все по-своему: меня наказывают, зло, несправедливо, а значит, я на всех обижусь, перестану разговаривать, спрячусь под одеяло и тихонечко умру.
И пусть они порыдают над моей красивой могилкой. Да будет уже поздно.
На следующее утро вытянуть меня из-под горы покрывал, под которыми я добровольно схоронилась, не смогли ни уговоры нянечек, ни угрозы воспитателей. Ситуация еще больше накалилась, когда пришла ночная смена, не склонная церемониться с малолетними нахалами.
Лишь только вмешательство Петра Степановича спасло меня от насильственного извлечения на свет божий. Оставив негодующих педагогов за дверью, что было само по себе немыслимо — идти на поводу у зазнавшейся нахалки — он тихонько пересек нашу большую спальню и сел на мою кровать. Я, подглядывая за происходящим сквозь дырку в покрывале, напряглась и засопела. Все же, я любила нашего директора и чувствовала, что не смогу долго сопротивляться его мягким доводам и вкрадчивому голосу.
— Алеша, ты зря прячешься. Никто тебе ничего не запрещает. Если хочешь на конкурс, езжай на конкурс.
— Да? — из-под горы покрывал показалась моя растрепанная голова. Я ожидала всего, чего угодно — убеждения, укоров, воззваний к моему разуму и чувству взрослости, но только не этого.
— Конечно, девочка. Ты же ни в чем не провинилась, за что мне тебя наказывать? — угадывая мои тайные мысли, продолжил он, и я, движимая доверием вперемешку с любопытством, выкарабкалась из своего заточения, пододвигаясь ближе. — Вот только как нам быть со школой? Ну да ничего, не пойдешь в первый класс, подождем еще годик. Или два, если понадобится.
— Как не пойду? — даже подпрыгнула я. — Я хочу учиться!
— А зачем тебе учиться? Ты будешь другим занята. Будешь ездить на конкурсы, выступать. Тебе же это нравится?
— Нравится. Но учиться мне тоже нравится! Я не могу пропустить школу! Я же не лентяйка какая-нибудь! — вспыхнула я, вообразив себя, восьмилетнюю, в одном классе с малышней. Разница в целый год казалась мне едва ли не катастрофой.
— Конкурсы подождут! А учеба — нет! Я хочу в первый класс!
Петр Степанович улыбнулся, глядя на меня.
— Ну, раз такое твое решение, тогда у меня есть еще один сюрприз. Ты пойдешь не в обычную школу, а в специальную. В самую лучшую в городе. Ты же у нас такая одаренная девочка, — и он потрепал меня по волосам в порыве отческой нежности. — Правда, школа далеко отсюда, уж не знаю, чем думали те, кто направлял тебя… — Петр Степанович смущенно прокашлялся, осознав, что вслух беседует сам с собой. — Так что, вот такой нам подарок от отдела образования! Говорят, у них там английский с первого класса, бананы на завтрак, а после уроков даже мультики показывают!
Глава 2. Школа
С той самой минуты я влюбилась в свою новую школу. Меня даже не расстраивало то, что я попаду к незнакомым детям, где не будет никого из наших. По давней традиции, свежеиспеченные приютские первоклашки направлялись в ближайшее образовательное учреждение, которое учило детей-сирот со времен возникновения детского дома, а значит, уже больше сорока лет. Из-за этой специфики школа успела прослыть неблагополучной, и чад своих туда родители отдавали без энтузиазма, если только в другие места не удавалось пристроить. Группку детдомовских новобранцев традиционно распределяли в последний, так называемый класс выравнивания, куда, кроме них попадали отъявленные лоботрясы и дети из неблагополучных семей.
Все эти особенности "справедливого" отношения моим братьям и сестрам только предстояло познать на практике. А я тем временем не спала ночами от волнения и радости, вычеркивая дни до первого сентября в маленьком карманном календарике, и грезила о том, как скоро я буду болтать по-английски, чтобы учить стихотворения, например, Шекспира для участия в конкурсах уже международного уровня.
Готовили и провожали в "важную" школу меня, как героиню, всем приютом. Нянечки и воспитатели хотели, чтобы выглядела я ничуть не хуже остальных детей, поэтому, в очередной раз, явив чудеса изобретательности, пошили мне белый передник с пышными оборками буквально из ничего. Где-то взялось и "модное" школьное платье с воротником-стоечкой и юбкой в крупную складку. А новые лаковые туфли преподнес в подарок сам Петр Степанович, пожелав, чтобы мои первые шаги в школьной жизни были уверенными и вели только к победам.
