Родители Вигена погибли, когда он был еще мальчишкой. Его воспитали дедушка с бабушкой. Мы часто проводили лето вместе, но лучшими друзьями так и не стали. Мой отец впоследствии оплатил ему обучение за границей, а после пригласил на работу в семейную компанию. Все так он - член нашей семьи.
Постояв еще несколько минут у бассейна, вытаскиваю из холодильника две бутылки минералки и иду в гостевой домик. Уже у двери слышу громкий храп кезена и улавливаю запах алкоголя.
Виген лежит на животе, раскидав руки «звездочко». Рядом с кроватью несколько пустых бутылок виски. Разбитый телефон валяется в углу. Как если бы его изо всех сил запустили в стену.
Эта картина меня напрягает. В душу закрадываются сомнения, которым я пока не могу подобраться объяснения.
- Эй, - тормошу Вигена. - Пора вставать! Поднимайся, алкаш. Хватит дрыхнуть.
Двоюродный брат мычит что-то нечленораздельное. Пытается увернуться от моей руки, резко откатывается в сторону и падает на пол.
- Ты как? - спрашиваю сквозь смех. - Цел?
- Угу, - шипит недовольно.
Хочет подняться, но вестибулярный аппарат сбоит, и снова летит на пол. С трудом успеваю подхватить его. Усаживаю на край постели и вручаю бутылку.
- Выпей. Полегчает.
Теперь, когда Виген сидит лицом ко мне, на мгновение перехватываю его взгляд и удивляюсь, какими пустыми кажутся его глаза. Стеклянные, почти прозрачные...
Неприятная догадка осеняет тут же.
Хватаю паршивца за шиворот и встряхиваю.
- Ты принимал что-то?! Признавайся!
Об его пагубном пристрастии я догадывался давно. Несколько лет назад Виген даже лежал в клинике, чтобы вылечиться от зависимости. Я лично отправил его туда, потому что не хотел, чтобы идиот гробил свою жизнь. Но теперь, судя по всему, он снова свернул на кривую дорожку.
- Ч-что? - заикается от страха, глаза испуганно бегают по комнате. - Н-нет... нет!
- Не ври! - трясу сильнее. - Где ты был вчера?!
Вздрагивает, как от удара. Хочет вдруг отстраниться, но не позволяю. Сверлю его взглядом.
За секунду Виген становится похожим на призрака. На мгновение мне даже кажется, что он сейчас отключится, настолько белой становится его кожа.
- Эт-то н-не я... - верещит, заикаясь. - Это не я! Я не делал... Я н-ничего не делал...
Поджав губы, я внимательно слежу за братом. С каждой уходящей секундой во мне крепнет уверенность, что он опять взялся за старое. Если раньше во мне была еще хоть капля веры в этого человека, то теперь от нее остался лишь жалкий след в той части моего сердца, где еще теплились угли родственной привязанности.
Виген падает на бок и, обхватив себя руками, плачет, как ребенок.
Меня вгоняет в ступор.
Его поведение далеко от нормального, а странный бубнеж только подливает масла в огонь.
Что-то внутри меня болезненно сжимается. Неприятная тяжесть камнем ложится на сердце, давя и ломая. Плохое предчувствие разрастается с каждой секундой, а уверенность, что этот идиот совершил что-то ужасное, усиливается с каждым его приглушенным всхлипом.
- Вставай, - сцеживаю сквозь зубы. - Мы сейчас же едем в клинику! Моли бога, чтобы анализы оказались чистыми... Если узнаю, что ты снова что-то принял...
- Я не...
- Поднимайся! - перебиваю жестко. - И чтобы через пять минут ждал меня в машине!
Он еще что-то говорит, но я уже не слушаю. Поворачиваюсь и стремительно выхожу из комнаты. Час от часу не легче.
***
Лиана
Я с трудом дожидаюсь, когда машина Рузанны затормозит у моего дома и, коротко попрощавшись, выхожу на улицу. Яркое летнее солнце режет глаза, возвращая головную боль. Низ живота неприятно тянет, и я еле передвигаю ногами.
Вроде ничего не сделала плохого, а на душе гадко и кошки скребут. Невидимая тяжесть на спину давит, пригибает к земле так, что не разогнуться.
Сознание будто в тумане плавает, в висках громко пульсирует. А каждый звук, даже самый тихий шорох, отзывается в мозгу тупой болью.
Если когда-нибудь я возьму в рот хоть каплю... Уж лучше сразу застрелиться!
Толкнув массивную дубовую дверь, я переступаю порог огромного особняка. Его холодные стены встречают меня привычной тишиной. Стараясь двигаться как можно осторожнее, я осторожно продвигаюсь к лестнице. Из столовой доносится приглушенный гул голосов.
Семья, которую за тринадцать лет я так и не смогла назвать своей, собралась за завтраком. Вот и отлично. Значит, они заняты и вряд ли заметят мое возвращение.
Я тихонько шагаю дальше и уже хватаюсь за резные перила, но звонкий голос тети заставляет меня вздрогнуть и испуганно сжаться.
- Боже мой, кого я вижу! - произносит с наигранным удивлением.
Знакомая дрожь, ставшая уже давно привычной, медленно стекает по позвоночнику. Стиснув кулаки так, что ногти больно впиваются в ладони, я медленно поворачиваюсь к ней лицом.
Наира Маратовна в свои сорок восемь могла дать фору многим молодым женщинам. Глядя на нее, починаешь понимать значение слова «порода». Она сквозит в каждом взгляде, в каждом движении руки. Высокая статная брюнетка без единого седого волоска, с осанкой и манерами истинной леди вызывает невольное восхищение.
По крайней мере, такой она видится окружающим. Аристократка, заботливая мать и жена, добрейшей души человек. Идеал для подражания.
И только я знаю, что за всем этим скрыта вторая сторона ее натуры - черная и жестокая. Для которой ничего не стоит шпынять и издеваться над ненавистной племянницей мужа, навязанной прихотью богобоязненного супруга...
- Где тебя носило?! Ты забыла дорогу домой?!
Ее крики режут слух. Она бьет словами так, словно ножом орудует. Прицельно. С особым наслаждением. Видит мои страдания и безжалостно продолжает, испытывая особое удовольствие о того, что мне плохо. Что не могу защититься. Не в силах.
- Тетя, прошу тебя... не надо, - умоляю тихо.
Я боюсь, что на ее крики сбегутся домашние и тогда мне точно конец. Брат Манвел не упустит шанса высказаться по поводу моего «порочного поведения», с которым борется уже не первый год, а я снова не смогу ему ничего возразить.
С самого детства не было и дня, чтобы он меня не «воспитывал». По крайней мере, именно так он оправдывал все свои тычки и изощренные издевательства.
Будучи старшим сыном и единственным наследником семьи Восканян, Манвел пользовался множеством привилегий, о которых мы с Мане даже мечтать не смели. Домашние его баловали, его капризы беспрекословно исполнялись, а поступки находили немедленное оправдание. Одна я не хотела мириться с таким положением дел, за что и получала по полной программе. И не только от него, ведь у Манвела была верная защитница - его мать...
- Что «хватит»?! Ты хоть представляешь, что о нас люди подумают?! Головой своей думаешь?!
- Ба! Вернулась значит, - Манвел окидывает меня тяжелым взглядом, от которого кровь в жилах стынет.
Хоть и знаю, что братец не посмеет меня тронуть - теперь-то у меня есть, кому защитить, все равно неуютно. Долгие годы дрессировки вместе с природными инстинктами никуда не денешь. А сейчас они вопят во все горло: «БЕГИ!».
Я шагаю назад, повинуясь рефлексу, но тяжелая ладонь ловко перехватывает тонкое запястье и тянет обратно.
Черные глаза брата впиваются в меня, пугают пылающей темнотой.
- Куда намылилась? Отвечай, когда спрашивают. Где была всю ночь?! - требует он, а я даже на расстоянии чувствую от него запах перегара.
Манвел любил выпить. А в последнее время, когда здоровье дяди ухудшилось и некому было контролировать бешеный нрав и аппетиты братца, он вообще как с цепи сорвался. Никто и ничто не могло его остановить, удержать от соблазна приложиться к бутылке. Даже жена беременная не имела на него влияния, а мать... Наира Маратовна предпочитала не замечать пороков сына. Впрочем, как и всегда.
- Отпусти, - прошу почти шепотом, пячусь назад и едва не падаю, споткнувшись о ступеньку.
Но упасть мне не дает Манвел. Крепко держит за руку, с наслаждением спиваясь в кожу жесткими пальцами.
