Да что б ее!
Заметив на себе пытливо-шарящий взгляд Мирона, я раздраженно всплескиваю руками.
― Чего уставился?
― Да так. Ищу кое-что.
― Ну и что?
― Шило в твоей заднице.
― Ха-ха, остряк, ― я закатываю глаза. ― Ржу не могу.
― А я и не шучу. Рассказывай. Что стряслось-то?
Не что, а кто.
Растрепав промокшие волосы на затылке, я начинаю расхаживать перед коренастым, коротко стриженным блондином из стороны в сторону.
― Родственница вернулась, ― отчеканиваю я и выкручиваю пальцы по отдельности, добиваясь хруста в каждом. Мама пилила за эту привычку, но меня расслабляет.
― Та самая? ― проницательно уточняет Мирон. ― Как там ее…
Я вздыхаю, посмотрев в зеркальный потолок.
― Та самая. Таша Ибрагимова.
Можно ли намозолить мозг мыслями об одном и том же человеке?
― И-и-и? ― подгоняет меня друг. ― Не затыкайся на самом интересном! Мне нужно из тебя клешнями все вытаскивать? Как у вас прошло?
Я чешу под носом и даю попятную.
― Мы сюда трещать пришли, или заниматься?
Мирон скучающе цокает.
― Напомни-ка, когда одно препятствовало другому? Давай, посплетничай со мной, ― Градов подмигивает. Зараза. ― Меня не проведешь. Я вижу, что ты хочешь открыть мне свое сердечко, лапуля.
Не особо тянет выворачивать наизнанку душу. Даже лучшему другу… Мне повезло, что здесь нет Савы и Ярика. Хотя в остальных случаях я не запаривался и в красочных подробностях описывал сексуальные похождения.
С Ташей все иначе. Лишний раз заикаться о ней не осмеливаюсь. От моих спортивных штанов уже попахивает дымом. Если засунуть руку в трусы и дотронуться до набухших яиц и эрегированного члена, то можно получить ожог второй степени.
Нужно подумать о чем-то несексуальном.
О квокках.
Думай о миниатюрных кенгуру, Антон.
Вроде отпускает. Едва-едва.
Мирон выслушивает мое сетование ― имитацию скулежа годичной давности, когда мы с Ташкой разлаялись в пух и прах ― на похорошевшую сводную сестрицу, не перебивая, и в конце понимающе кивает. Если бы он продолжил подтрунивать меня, я бы точно запустил в него гантелью.
Скрестив ноги по-турецки, пожимает плечами.
― Просто отжарь малышку, как следует.
― Легко сказать.
Если папа узнает, он меня на британский флаг порвет. Затем соберет по кусочкам, и снова порвет.
― Эта девчонка единственная на моей памяти, кто послал тебя далеко и надолго. На этой почве у тебя возникла психологическая травма, ― деловито рассуждает Мирон. Я оглядываюсь в поисках чего-то, чем можно заткнуть его. ― Раздвинув ноги Наташеньки, ты закроешь свой гештальт и перестанешь так остро реагировать на ее присутствие. Тебя реально колбасит, дружище, так что срочно займись своей проблемой. Не мне тебя учить, как соблазнять девиц.
Я редко признаю тот факт, что Мирон бывает прав. Сейчас ― тот самый случай.
Но я не уверен, что мне будет достаточно одного раза… с Ташей.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ТАША
Я как можно медленнее разрезаю сочный стейк на тонкие слайсы. Это занятие становится довольно приятным и увлекательным, стоит лишь вообразить, как я с филигранностью кромсаю сводного брата. Тяну кровожадную улыбку, придавая куску истекающей соком мраморной говядины форму растянувшегося поперек красивой тарелки с каймой Антона. Вот он закладывает руки за голову, широко разведя локти в стороны, скрещивает ноги в лодыжках и подмигивает мне, шепча: «Режь меня! Режь!». Я режу. Он этого, безусловно, заслуживает.
В горло крошка не лезет, но чтобы не обижать маму, провозившуюся с приготовлением семейного ужина несколько часов, я кладу на язык по маленькому кусочку и иллюстрирую ей широкую улыбку. Она не подозревает о блефе, ведь данный навык я усовершенствовала до максимума. Тому предшествовали долгие-долгие месяцы оттачивания лжи, что жизнь в одном доме с ее пасынком мне не претит. И истинную причину отъезда в Испанию я сокрыла, чтобы не доставлять хлопот молодоженам.
Маска под названием «я буду в порядке и буду улыбаться, даже если произойдет конец света» сидит теперь на мне, как влитая.
С усилием проглатываю пропитанный соком ломтик мяса и чувствую, что еда вот-вот полезет обратно. Пробую избавиться от приступа тошноты, залпом осушая стакан воды, но пока в поле моего зрения будет мельтешить Курков-младший, я не смогу в полной мере насладиться этим вечером.
Насколько я помню, он не был фанатом совместных ужинов, чем играл на пользу мне, ведь я их как раз таки люблю.
Люблю смотреть на маму и внимательно слушать ее красочное описание того, как она героически справилась с завалом на работе, а Аркадий Валерьевич, потягивая из бокала красное полусладкое вино, периодически берет ее за руку, чтобы поцеловать каждую костяшку. Нет ничего, что грело бы мое сердце так, как мамино счастье. Рядом с Курковым-старшим она расцвела. Конечно, он не заменит мне отца, но, по крайней мере, я уверена в искренности его чувств к маме.
― Что с твоим лицом, сестренка? Как будто ядовитую жабу проглотила.
Я стискиваю в руках вилку с ножом, получив в лоб язвительное обращение Антона.
Развалившись на стуле, мерзавец тыльной стороной ладони вытирает рот, размазывая жирный блеск по лицу. Ну и мерзость. Варвар.
― Не могу смотреть на то, как ты пренебрегаешь существованием салфеток, ― сдержанно говорю я.
― У меня на них аллергия.
― Да? Мне показалось, у тебя аллергия на манеры.
― Все верно. Тебе показалось.
Мы обмениваемся притворными улыбками, вуалируя чистосердечную взаимную неприязнь миролюбивой перепалкой.
Я так сильно сжимаю зубы, что рискую превратить их в крошку. Затем этот первобытный тянется к противню и наваливает в свою тарелку третью порцию гарнира ― запеченного батата с овощами. Помимо прочего менее чем за полчаса он смел три стейка! У него черная дыра вместо желудка. Его словно год продержали вдали от еды.
Однако свой неутолимый аппетит сводный брат объясняет восхитительными кулинарными способностями моей мамы. Подмазывается к ней в присутствии Аркадия Валерьевича ― единственного, по моему мнению, человека, которого Антон уважает ― и поднимает бокал с водой в ее честь. Хитрющий лис. А я не забыла, как подлец презирал ее, считая, что мы иждивенки, зло воплоти и так далее и тому подобное.
Я, к своему несчастью, помню все плохое. Хотелось бы забыть, стереть воспоминания и никогда не возвращаться к образам, заставляющим внутренности сжиматься, как при приступе сильной тошноты.
― Какие планы на лето? ― любопытствует отчим, переплетая свои пальцы с мамиными.
Какие же они милые.
Я пожимаю плечами.
― Отсыпаться, читать. Встречусь со школьными друзьями.
― Не помню, чтобы ты с кем-то дружила, ― невзначай роняет Антон и запихивает в рот большой кусок сладкого картофеля. ― Разве что с учебниками и документальными фильмами.
Поразительная наблюдательность! Получи медальку и засунь себе в…
― Дружила, ― выдавливаю я, буравя по ангельски невинное лицо бандита гневным взором.
― Хмм, ― задумчиво тянет он, глядя на меня со скептическим прищуром. ― С кем?
Какое ему дело?!
Восемьдесят дней.
Мне нужно продержаться восемьдесят дней.
Перебрав в мыслях всю известную мне обсценную лексику, я дружелюбно улыбаюсь сводному брату.
― С Лизой, Марком…
― Пфф, Марк, ― цокает языком Антон.
― Что не так? ― хмурюсь я. Не понравился мне его тон.
― Ничего. Мысли вслух.
Отворачивается и отодвигает стул.
― Спасибо большое за вкусный ужин, Настасья Павловна. Круто посидели, эм, все вместе, но мне уже пора бежать, ― устремляет глумливый взгляд на меня. ― Друзья ждут.
Вали-вали. Без тебя в доме будет спокойно.
― Возьми Ташу с собой, ― экспонирует предложение Аркадий Валерьевич и подмигивает мне, рассчитывая на то, что я описаюсь от радости. ― Развеетесь оба.
