ненужность. Тогда…
— Что?
— Всё может повториться.
Не желая больше слушать, я отхожу от двери кабинета и возвращаюсь на свое место в приемной. Здесь светло. Яркие красные стены, — чем-то напоминающие мою спальню, — с белыми полосами от самого потолка до пола, удобные кожаные кресла с подушками из мягкой ткани.
Как только я сажусь в одно из кресел, дверь в приемную открывается и вновь появляется приветливая помощница, которая угощала меня печеньем.
— Как ты здесь? Хочешь еще печенья? — с широкой улыбкой интересуется она, бросая быстрые взгляды на дверь своего шефа.
— Нет, спасибо, — бормочу я, подставив руку под голову.
Глупо ее обвинять в том, что она оставила меня одну в приемной на каких-то пару минут. Никто меня не заставлял подслушивать. Теперь я чувствую себя еще паршивей.
Папа хочет, чтобы я пожила с мамой. Думает, что мне станет легче. Но я в порядке. Почему они этого не видят? И когда закончатся эти бесконечные сеансы?
Могу представить, какого́ было папе. Как он себя чувствовал, когда с ним связалась служба по защите детей. Мне действительно стыдно за все, через что прошла моя семья. И до сих пор проходит. Но я уже ничего не могу исправить.
Двери кабинета открываются, и выходит папа с Хелен. Мистер Бордман — психотерапевт, у которого я прохожу терапию вместе с семьей — пожимает папе руку и улыбается мне.
— Увидимся в следующую среду, Эйвери?
Конечно, увидимся. Будто у меня есть выбор.
— Да, — я выдавливаю из себя улыбку, стараясь показать, что он действительно мне помогает.
Но на самом деле я не считаю, что мне нужна помощь. Со мной все в порядке. Сейчас уже все в порядке.
Мы покидаем офис, находящийся на первом этаже небольшого коттеджа за городом. Наверное, здорово работать дома. Между выслушиванием чужих проблем и всякого нытья, можно подняться к себе на кухню, выпить кофе, перекусить или даже посмотреть телевизор. Быть может мне стоит подумать о профессии психотерапевта или психолога? Открою свою частную практику дома и буду зарабатывать на жизнь, выслушивая чужие проблемы.
Несколько месяцев назад я примерно представляла, в какие колледжи буду подавать документы. Сейчас же в голове пусто. Я не знаю, чего хочу для своего будущего.
— Не хочешь повести, Эйв? — спрашивает папа, когда мы подходим к «Крайслеру», припаркованному на подъездной дорожке мистера Бордмана. — Ты давно не водила.
Засунув руки в карманы куртки, я старательно изображаю невинность на лице. Мне не хочется садиться за руль.
— Эм, да нет, пап, я лучше пассажиром.
На лице моего отца появляется разочарование, и я тут же ощущаю вину. Нужно было сказать что-нибудь…не знаю, веселое. Какую-нибудь шутку, например. Но на ум ничего не приходит.
Папа быстро прячет свое разочарование и беспокойство за маской натянутой улыбки. Он много времени проводит дома с самой весны. Когда его подолгу не было дома, я не замечала, как он постарел. Теперь я вижу множество мелких морщин вокруг глаз, заросшую челюсть с пробивающейся сединой, на лбу обеспокоенные складки.
Прежде чем отправиться домой, мы заезжаем на каток, чтобы забрать Ноя с хоккейной секции. Недавно ему исполнилось четыре, но он уже стоит на коньках.
— Ну, как ты, парень? — Папа по-отцовски взъерошивает волосы Ноя, когда он устраивается не в кресле, а на моих коленях.
— Круто, — запыхавшимся голосом отвечает Ной, и начинает в ярких подробностях рассказывать о своей тренировке.
Я уставилась в окно, на проносящиеся мимо знакомые дома и улицы. Мне не нравится быть такой. Меланхоличной. Но когда над тобой трясутся двадцать четыре часа в сутки, ничего не остается, кроме как грустить. Я сама себя лишила свободы.
* * *
Великий химик Уолтер Уайт однажды сказал: «Какая душа? Мы лишь набор химических элементов, не более». Эта фраза одна из миллиона причин, почему я люблю «Во все тяжкие». Обычно в фильмах и сериалах мы поклоняемся героям и это жутко достало. Мой герой — это антигерой.
Хелен стучит в мою комнату, когда я читаю параграф по химии и представляю себя второстепенным персонажем любимого сериала.
— Мы хотим сегодня поесть китайской еды, — говорит она, стоя на пороге моей спальни. — Есть пожелания?
Мы больше не ссоримся. Ну, это естественно, после всего произошедшего. Виноватое выражение на ее лице, когда она смотрит на меня, не сходит уже несколько месяцев. У нас с Хелен были проблемы, я не отрицаю этого. Но что бы между нами ни происходило, я не могу обвинять ее во всем. Скажу больше, я ее не ненавижу как раньше. Просто потому, что мне все равно. Все эти лица, которые смотрят на меня сейчас, словно я создала оружие массового поражения, слились в одну картину.
Постукивая ногой по ножке стола, я поднимаю голову от учебника и смотрю на Хелен.
— Как всегда, лапшу с брокколи.
В детстве маме приходилось обещать нам с Ноэлем золотые горы, чтобы мы съели хотя бы кусочек брокколи. Сейчас я ем ее по доброй воле.
— Хорошо. — Хелен все еще мнется у двери, будто решаясь сказать что-то еще.
Ее каштановые волосы обрамляют хорошенькое лицо с большими зелеными глазами. Раньше я твердила себе, что, будучи младше моего отца на целых двенадцать лет, она вышла за него замуж, преследуя корыстные цели.
— Что? — спрашиваю я.
— Ничего, — не сразу отвечает она. — Я позову тебя, когда папа приедет.
Дверь закрывается, и я вновь остаюсь одна.
* * *
Школьная ярмарка — это последнее место, куда я бы пошла после этого длинного дня. Но папе нужно ехать по делам, а у Хелен вечерняя школа, где она преподает несколько раз в неделю.
Для частого пребывания Мелинды в нашем доме, папа и Хелен придумывают кучу смешных оправданий. Например, у нее дома травят насекомых и ей нужно где-то пожить, или у нее меняют систему и пару дней в ее доме не будет воды. Сегодня она приехала, потому что якобы рассталась со своим парнем, который теперь ее преследует.
Я задаю
