ко мне?
А вот это интересно.
Почему это обо мне нельзя говорить?
Что за странные страшные сказки для детей?
Застегиваю ширинку, ремень, достав из куртки сигареты, прикурил, опускаясь рядом с девушкой на корточки. Рассматриваю ее несколько долгих секунд.
— Ты под кайфом?
Мнется, кусает губы.
— Нет, я не принимаю, у нас многие принимают, но я нет.
Врет, как дышит, наркоман никогда не признается, что он наркоман. Но это ее выбор, мне плевать.
— Так и что обо мне нельзя говорить? Что ты вообще можешь обо мне знать? Тебе сколько лет, девятнадцать?
— Недавно все шептались, что Сафин скоро выйдет, Карим говорил, что ты не оставишь все просто так, что нужно ждать войны. Что нынешняя крыша пойдет в братскую могилу и он боится, что она и его может потянуть.
— Кто такой Карим?
— Хозяин этого клуба.
Дальше стало неинтересно, поднялся, достал несколько купюр, сунул девчонке в ладонь. Карим Салимов, я знал его, но не близко, он и семь лет назад держал стрип-бары и несколько борделей, но сбытом не занимался.
А вот сейчас огромный клуб, не из дешевых. Ну вот, а я решил, что меня забыли, что этот город и не помнит моего имя.
Ждут войны? Все может быть.
Вышел на улицу, на парковке людно, теплая майская ночь, над головой яркие звезды, снова закурил. Рядом шумела молодежь, из открытых окон машин лилась музыка.
— Эй, девчонки, куда же вы? Поехали с нами, с нами весело.
Какие-то парни клеили девчонок, улыбнулся, качая головой, так забавно, обернулся, идя к своей машине. Недалеко от входа несколько парней у спортивной тачки рассматривали трех девушек, те топтались на месте. Две брюнетки — одна в брюках, другая в шортах — и блондинка в коротком платье.
— Ой, нет, мальчики, нам уже хватит веселиться, а то завтра зачет не сдадим.
Остановился на половине пути, словно припечатанный к асфальту, девушка, что стояла спиной, откинула с плеча длинные светлые волосы и обернулась.
Даже с такого расстояния было видно ее тонкие черты лица, взволнованный взгляд, как она кусает губы и смотрит на телефон. Потом подняла голову и посмотрела на меня.
Дыхание перехватило, в груди словно провернули тупой заточкой, заталкивая все глубже, по самую рукоять.
Этого не может быть.
Это не она.
Это просто девушка, чем-то похожая на ту, что меня предала.
Ту, которую я любил, совсем не веря в любовь.
Очень похожая, и будто не было этих семи лет, словно я попал в прошлое.
Яркий свет луны освещает почти пустую гостиную, делаю большой глоток водки прямо из бутылки, не отрывая взгляда от темного дверного проема.
Дом, как и квартира, встретил тишиной.
Толстый слой пыли на целлофановых чехлах, в которые была обернута когда-то новая мебель, люстры, обмотанные тряпками. В этом доме все было готово для того, чтоб жить долго и счастливо.
Сдернул чехол с дивана, бросив сумку, не стал включать свет, так и сижу уже который час с начатой бутылкой водки.
Здесь так никто и не жил все эти семь лет, и, наверное, никто и не появлялся. Я планировал внести в этот дом на руках свою молодую жену, а вышло, что меня отвели под руки в другое место.
Интересно, а будь она моей женой, ждала бы?
Нет, такие лживые суки с обманчивой внешностью ангела не умеют ждать. Они умеют только проникать под кожу, растворяясь там сладким ядом, отравляя сознание, туманя разум.
— К черту, — снова глоток, совсем не чувствуя алкоголя.
Семь лет не могу вытравить из почерневшего сердца — нет, не любовь, в топку любовь, ее как не было, так и нет.
Не в силах вытравить воспоминания.
Предательство съедало изнутри. Она просто отвернулась, не сказав открыто, что не будет ждать, да мне это и не надо было. Затихарилась, спряталась, как крыса, как и тот, кого я считал другом.
Пели соловьями, что ничего не могли сделать, убеждали, что я сам во всем виноват, что все улики и свидетели говорят против меня. Но я-то знал, что не мог никогда этого сделать. Уж что-что, а этот грех я на душу брать не стал бы.
Предали оба, развели как лоха, подставили, закрыли. Думают, что избавились, что им все сойдет с рук?
Но это не так.
Прикрыл глаза, уронив бутылку на пол.
Вспоминаю лицо девушки со стоянки клуба, длинные волосы. Вот она откидывает их на спину, оборачивается, смотрит прямо на меня.
Картинки мелькают, и теперь непонятно, где прошлое, а где настоящее.
— Ты такая нежная, я временами боюсь сделать тебе больно, даже когда целую.
— Не бойся, поцелуй. Целуй крепче.
Яркий свет ослепляет, щурюсь, чувствуя лишь хрупкое девичье тело в своих руках, тонкий цветочный аромат, зарываюсь пальцами в ее длинные волосы, под ладонями чистый шелк. Целую, губы мягкие, медленно пробую их на вкус. Девушка стонет, прижимается плотнее.
Сердце гулкими ударами отдается в груди, меня словно разрывает от невероятного счастья. Я уже не понимаю, что происходит, хочу отстраниться, посмотреть девушке в глаза, но она отворачивается, закрывая лицо руками.
— Ты будешь любить меня вечно?
— Конечно, малышка.
— До самой смерти?
А в сердце вбиваю гвоздь.
Одним ударом.
В груди горит.
Боль выжигает огнем свое клеймо.
Резко просыпаюсь, сажусь на диване, трясу головой. За окном почти рассвет, первые лучи солнца освещают комнату. Понимаю, пора завязывать и делать дела, но для начала надо нанести визит своему старому когда-то другу.
С системой отопления и водопроводом пришлось повозиться, но все удалось запустить. Прошелся по дому, заглядывая в пустые комнаты, в хозяйской спальне была большая кровать, отдельная ванная, гардеробная. Когда-то у меня было много вещей, много ненужного хлама, а сейчас все, что осталось — это пакет с документами, два новых обручальных кольца, часы и фотографии прошлой жизни.
После душа снова посмотрел на себя в зеркало, надо бы побриться, но это подождет. Джинсы, футболка, кожанка, достал из ее кармана цепь с крестом, надел на шею.
А спустившись в гараж, застыл от удивления. Моя машина, черный «Рендж Ровер», так же, как и все в этом доме, накрытый целлофаном, покрытым пылью, стоял как ни в чем не бывало ждал хозяина все эти годы.
— Невероятно. Это кто же тебя так тут припарковал?
Машине был рад, права бы еще найти.
Сдернул целлофан, под правым колесом
