перспективы? – ахаю я. – Ты только что предал нашу семью! Предал меня! Нашу любовь!
Он закатывает глаза и шумно выдыхает.
– Тина, не еби мне мозги, – режет он. – Ты по делу? Чего приехала?
– Уже ничего, – выплевываю я и, развернувшись на каблуках, вылетаю из его офиса.
К машине буквально бегу, не замечая ничего вокруг. Боль, разъедающая кислотой мои внутренности, пока еще контролируема. Я не привыкла демонстрировать свои чувства на публике, и только это помогает мне сесть за руль и доехать до дома. Юра за мной ожидаемо не побежал. Все, что у него может ассоциироваться с драмой и выяснением отношений, под запретом. Он сделает все, чтобы не прояснять ситуацию и не оправдываться. Вплоть до того, что обставит все так, чтобы обвинить во всем меня. И как меня – такую умницу и красавицу – угораздило влюбиться в такого… мудилу?! Вот прямо вслух произношу это слово, хоть обычно не использую обсценную лексику.
Влетаю в квартиру и быстро сбрасываю обувь. Я сейчас соберу наши с детьми вещи, заберу деньги на операцию Паши и уйду от этого подонка! Поеду пока к папе, а дальше будет видно.
– Мам? – в коридоре появляется Агата. Глядя на меня, она хмурится. – А Пашка где?
– Вот черт, – выдыхаю дрожащим голосом. – Я забыла о нем.
– Мам, случилось чего? – дочь подходит ближе.
– Мы переезжаем к дедушке.
– Мы? Кто – мы?
– Я, ты и Паша.
– Но почему? Ты поругалась с папой?
– Агата, пожалуйста, не задавай вопросов, – прошу я, всхлипнув. Слез пока нет, но я чувствую приближение истерики.
– Я заберу Пашку, – говорит она, видя, как я снова натягиваю туфли. – Иди пока… не знаю, чаю выпей с мятой.
– Спасибо, – благодарю дочку и бросаюсь в нашу с Юрой спальню, где установлен сейф, в котором хранятся деньги на операцию Пашки.
В момент, когда слышу хлопок входной двери, раздается щелчок замка сейфа, и я открываю тяжелую дверцу. Мои глаза расширяются, а сердце перестает биться. В сейфе пусто.
Тина
Входная дверь снова хлопает, а я не могу отвести взгляд от пустого сейфа. Мне очень хочется моргнуть и, открыв глаза, увидеть, что деньги там все же лежат. Несколько аккуратных стопочек, приготовленных на лечение сына. Но, сколько ни моргаю, там не появляется ни одной купюры. Разворачиваюсь, чтобы пойти за телефоном, и сталкиваюсь с хмурым взглядом мужа.
– Юра, там… – севшим голосом произношу и киваю на сейф. – Там ничего нет.
– Я в курсе, – отвечает он, а я даже не обращаю внимания на его пугающе грозный вид.
– Но как… куда… В понедельник Пашке ложиться в больницу. Ты их куда-то перенес, да? Ты положил их на счет? Тогда надо снять, – начинаю тараторить я. – Яков Владиславович сказал, что с понедельника начнет готовить Пашку. Операцию назначат, как только его организм будет готов. Куда ты спрятал деньги? Мы же сможем их быстро снять? Впереди выходные, банки не будут работать.
– Денег нет, – отрезает Юра, прерывая мою торопливую речь.
– Надо будет еще в школу сообщить, чтобы домашку ему… Что? – наконец мозг обрабатывает сказанное мужем.
– Денег нет, – повторяет безжалостным ледяным тоном муж.
– Как это нет? – я все еще хочу верить в то, что все это какая-то комедия, но больше похоже на сюр. Сложно смириться с правдой, когда годы подготовки к этому моменту пущены коту под хвост. Когда осуществление мечты всей семьи не просто откладывается, оно нещадно рушится. – А где они, Юр?
– Я проиграл.
– Что? В каком смысле?
– В карты проиграл! – бросает раздраженно и смотрит на меня исподлобья.
– В карты? – переспрашиваю, будто услышала неправильно. А, может, и правда, я не расслышала или не так поняла.
– Да. Блядь, Тина, не тупи! – рявкает он. – В карты! Знаешь, люди играют в них на деньги? Я играл и проиграл.
Он разводит руками, типа, ну, дело-то житейское, с кем не бывает. А внутри меня просыпается истеричка и фурия. Я чувствую, как закипает кровь, как она горячей лавой стремительно разносится по венам. Моя кожа начинает гореть, а шум в ушах нарастает. Я впадаю в состояние, когда не чувствую ни лица, ни тела. Только чистую ярость, которая движет мной.
– Как ты посмел?! – реву я яростно. – Ты кто такой, чтобы распоряжаться этими деньгами?!
– Я их заработал! – не отстает мой муж. – Я! Ты, блядь, в отель игралась, пока я ебашил сутки напролет, договаривался с бандитами, рисковал своей жизнью! Строил этот ебаный бизнес, чтобы вы ни в чем не нуждались! Так что закрой рот и не смей так со мной разговаривать!
– Это деньги на лечение сына! Ты бесчувственный подонок! Ребенок не может нормально жить без этой операции! Ему даже бегать запрещено!
– Заткнись, я сказал! – ревет он. – И радуйся, что я тебя на кон не поставил! Хотя мне предлагали. Но я отказался, поняла?! Так что я сделал тебе одолжение.
– Да лучше бы ты меня поставил, чем лишил нашего сына надежды! Какой ты после этого отец?! Донор спермы, а не отец!
Юра замахивается и бьет меня наотмашь так сильно, что моя голова дергается, и я падаю на пол. Лицо прошивает пекучая боль.
– Папа! – ахает за его спиной Агата, и сквозь пелену слез я вижу, как они с Пашкой бегут ко мне.
Тряхнув головой, прогоняю воспоминание и стираю влажные дорожки со своих щек. Столько времени прошло, но я до сих пор помню тот день так отчетливо, будто весь этот ужас произошел вчера.
Как-то в наш отель на летнюю подработку устроилась студентка факультета психологии. Милая девочка Вита, с которой мы на одной из ночных смен заболтались за чаем, и я, сама не понимая как, рассказала ей свою историю. Она ответила, что для душевного спокойствия мне надо найти в себе силы простить мужа и отпустить. Возможно, тогда он тоже сможет отпустить меня. Сегодня я поняла, что ни один из нас не отпустил и, похоже, не намерен. Да и как я могу простить его подлый поступок? Он еще и меня пытался обвинить в том, что я чрезмерно драматизирую. Но разве может вообще быть применимо слово “чрезмерно”, когда речь идет о здоровье ребенка? Там вообще меры нет.
Я едва помню, как доехала до дома. Поднимаюсь в квартиру и, войдя внутрь, устало прислоняюсь спиной к
