Коле она не понравилась с первого же взгляда, но показалась любопытной как типаж. Совсем еще нестарая и довольно привлекательная внешне, она производила впечатление «злодейки с коммунальной кухни», хотя Колю встретила без откровенной враждебности. Она окинула его взглядом, который сам Коля назвал бы «оценивающим», но отбросил саму мысль об этом как невероятную. Зато он сразу приписал именно ее вкусу мещанскую обстановку дома: бесконечные пыльные ковры, тяжелую резную с завитушками мебель типа хельги, непременную горку с хрусталем, кошмарный перламутровый сервиз «Мадонна», люстры с цацками…
В ней ощущалось какое-то внутреннее недовольство всем, на что ни падал ее взгляд. Казалось, она вот-вот готова высказать некую претензию. Но больше всего Коле не понравилось, как Лидия Алексеевна обращается с Верой. Как мачеха с Золушкой.
Вера выдерживала материнское недовольство стоически. Она только-только успела вымыть и убрать посуду после их обеда, но мигом снова накрыла на стол для матери, и не на кухне, а в столовой, обставленной массивным и безвкусным арабским гарнитуром с инкрустациями. Когда Вера скрылась в кухне, Коля спросил у Лидии Алексеевны, не возражает ли она против того, что он будет жить у нее в доме, и тут же предложил платить за стол и квартиру. Она с кислой улыбкой ответила, что он гость и платить за комнату не нужно.
— Но вы не обязаны меня кормить.
С этими словами Коля выложил перед ней сумму, от которой глаза Лидии Алексеевны загорелись жадным блеском. Она взяла и спрятала деньги.
Ее ничуть не занимало, что у дочери появился молодой человек, не заинтересовали их отношения, зато она сразу дала понять, что ей не нравится предполагаемый отъезд Веры в Москву. Победа на математической олимпиаде не производила на нее никакого впечатления.
— Могла бы поступить в институт местной промышленности, если уж так приспичило учиться, — проворчала Лидия Алексеевна, неприветливо взглядывая на вернувшуюся из кухни дочь.
— В Москве ей будет гораздо интереснее, — осторожно возразил Коля.
Вера молчала. Было видно, что этот разговор происходит у них не в первый раз.
— А мне интересно, чтоб сидела тут, у меня под боком, — отрезала Лидия Алексеевна. — Я работаю как вол, целый день на ногах, кто-то же должен мне помочь?
Коля решил не вмешиваться. Чтобы разрядить обстановку, он сбегал в свою комнату и вернулся с большой коробкой шоколадных конфет и бутылкой французского коньяка, привезенными в подарок.
Уловка сработала, и за столом воцарилось благодушное настроение. Про себя Коля решил, что в будущем постарается как можно реже сталкиваться с Вериной матерью. Он понял, что в детстве Вере жилось несладко, хотя, как обстояли дела в действительности, даже не подозревал.
…Веселый, теплый город Сочи! Море, пляж, хорошее снабжение, порт, «черный рынок»… Кто «места знает», всегда может купить что-то красивое, яркое, модное, не продающееся в магазинах. И деньги крутятся большие. Недаром картежная присказка гласит: «Знал бы прикуп — жил бы в Сочи».
Вера в этом городе родилась. И не в простой семье, а в начальственной. Ее дедушка со стороны отца был героем обороны Новороссийска, а после войны руководил восстановлением береговой линии и постройкой новых санаториев в Сочи. И себе дом отгрохал — хоромы по тогдашним меркам. Двухуровневый, в подвальном этаже гараж, мастерская и дизельный генератор, который не только восполнял перебои электричества, но и служил для подкачки воды. С водой, особенно горячей, в Сочи бывали перебои. Но в этом доме были газовые колонки, то есть никакие отключения его обитателям не грозили.
Папа и мама у Веры тоже были непростые: хорошо зарабатывали, получали продовольственные пайки. В семье две машины, с лечением никаких проблем… Живи — не хочу!
Но Вере в этом сказочном городе жилось плохо. Она, пребывала в вечном страхе, боялась не угодить, что-то не так сделать, не так сказать, не так взглянуть. То ли дело ее старшая сестра Лена! Хорошенькая, спортивная, ловкая, смелая, всегда уверенная в себе. Впрочем, Вера ей не завидовала. Слишком уж они были разные.
В детстве сестры почти не соприкасались, вращались как бы на параллельных орбитах. Разница почти в пять лет — это очень много, когда одной пять, а другой десять. Или одной десять, а другой пятнадцать. Нет точек соприкосновения, нет общих интересов, не о чем поговорить. В отличие от Веры Лена плохо училась, бегала по танцулькам, начала в открытую курить уже в двенадцать лет. Даже мама не ставила ее в пример Вере.
Но мама любила Лену, а Вере, хоть и не напрямую, исподволь, внушала, что красивым можно многое из того, чего нельзя некрасивым. Вере это казалось несправедливым, но она предпочитала не спорить. Ее вполне устраивало, что старшая сестра не обращает на нее внимания. Вот если бы и мама уделяла Вере поменьше внимания…
Вера родилась в 1974 году, 30 сентября, за что и получила свое имя. Она с детства знала, что мама ее не любит, и казалась сама себе чем-то вроде бракованной вазы: держат в доме, но воду не наливают, цветов не ставят, поворачивают отбитым краем к стенке, чтоб никто не заметил. И всех эта ваза раздражает. Видно, что бракованная, а выбросить почему-то нельзя.
Быть может, все дело было в том, что грудным молоком Веру вспоила кормилица — существо по советским временам редкое, скорее даже экзотическое. Жена одного из офицеров, служивших под началом Василия Петровича Нелюбина, капитана сочинского порта, родила в одно время с Лидией Алексеевной. Молока у этой женщины было много, доброты — еще больше, и Василий Петрович попросил ее выкормить девочку, сославшись на то, что у его жены грудница. Ходили слухи, что на самом деле Лидия Алексеевна заранее сделала себе укол, отбивающий молоко: не хотела кормить дочку.
Как бы то ни было, ни о чем не подозревающая Вера на время переехала к кормилице. У нее появился молочный братик. Небогатый офицер был рад прибавке к жалованью, а Василий Петрович аккуратно вносил плату за ребенка. Но через год этого офицера повысили в звании и, поскольку должности, соответствующей его новому чину, в сочинском порту на тот момент не нашлось, перевели служить в Крым. А годовалая, только-только начавшая ходить Вера вернулась в родительский дом. У нее так и не возникло того нутряного родства с матерью, которое дети осознают не разумом, а всем существом. Сперва за ней ухаживала нанятая отцом няня, а когда Вере исполнилось три года, ее отдали в детский сад.
Мать с самого раннего детства внушала Вере страх. Она изо всех сил старалась не сердить маму, но неизменно так получалось, что мама сердилась. Сердилась обычно именно на нее, Веру, хотя Вера никак не могла понять, в чем провинилась.
