Это было больше, чем она ожидала. За комнату она платила восемнадцать долларов, за питание – около пятнадцати. Она ответила, что сумма ее вполне устраивает.
Сентябрь оказался удачным. У нее появилась работа, которая ей нравилась, подруга по имени Нили и хорошо воспитанный, но пламенный поклонник по имени Аллен Купер.
А в октябре появился Лайон Берк.
Ее быстро и радушно приняли в свою компанию обе секретарши и секретарь по работе с посетителями. Каждый день она обедала с ними в аптеке на углу. Излюбленной темой их нескончаемых разговоров был Лайон Берк, а тон задавала мисс Стейнберг, старшая секретарша. Она десять лет проработала с Генри Бэллами. И уж кто-кто, а она-то знала Лайона Берка.
Лайон уже проработал в фирме два года, когда началась война, и пошел на призывной пункт на следующий же день после Пирл-Харбора [5]. Джим Бэллоуз и раньше неоднократно предлагал Генри принять своего племянника в штат их фирмы. Однако, хотя Генри и не имел ничего против Джорджа Бэллоуза, он неизменно отказывал Джиму:
«Бизнес и родственные связи смешивать нельзя», – стоял он на своем. Но когда Лайон ушел на фронт, особенно выбирать стало не из кого.
Ничего плохого в Джордже, собственно говоря, не было. Адвокат он был способный, но ему не хватало того, чем был так щедро наделен от природы Лайон Берк – по крайней мере, по мнению мисс Стейнберг. Все сотрудники фирмы с жадным интересом следили за тем, как воевал Лайон, а когда ему присвоили звание капитана, Генри распорядился, чтобы все работали лишь половину дня, а остальное время – отмечали это знаменательное событие. Последнее письмо от него пришло из Лондона в августе. Лайон был жив, Лайон слал привет, но Лайон ничего не сообщал о возвращении.
Поначалу Генри самолично следил за почтой каждый день. Когда же минул сентябрь, а ни единой весточки так и не пришло, Генри примирился с невеселой мыслью о том, что Лайон распрощался с фирмой навсегда. Но мисс Стейнберг не хотела сдаваться. И она оказалась права. В октябре пришла телеграмма. Она была конкретной и лаконичной:
Дорогой Генри!
Все позади, я остался цел. Навестил родственников Лондоне, был Брайтоне, купался море и отдыхал. Нахожусь Вашингтоне, жду официальной отставки. Возвращаюсь сразу, как только разрешат сменить форму старый синий костюм. Всего наилучшего.
Лайон.
Лицо Генри Бэллами озарилось, когда он прочел телеграмму. Подпрыгнув, он вскочил с кресла.
– Лайон возвращается! Черт побери, я знал, что он вернется!
Следующие десять дней в конторе царил беспорядок – маляры делали декоративный ремонт – и всеобщее возбуждение: распускались всевозможные слухи и выдвигались самые невероятные предположения.
– Не могу дождаться, – вздыхала секретарь по приему посетителей. – Он абсолютно мой тип мужчины.
На губах мисс Стейнберг блуждала загадочная улыбка, словно она знала нечто, известное ей одной.
– Не только твой, а каждой женщины. Если даже сумеешь устоять перед очарованием его внешности, то все довершит его неподражаемый британский акцент.
– Он англичанин? – удивилась Анна.
– Родился в Англии, – пояснила мисс Стейнберг. – Его мать – Нэлл Лайон. Это было еще до тебя. И до меня тоже. А она уже была звездой английской оперетты. Приехала сюда на гастроли и вышла замуж за американского адвоката Тома Берка. Из труппы ушла, а Лайон родился здесь, поэтому у него американское гражданство. Но мать оставалась гражданкой Великобритании, и, когда отец Лайона умер, – кажется, Лайону было тогда пять лет, – она увезла его с собой в Лондон. Сама она вернулась на сцену, а он пошел в школу. Когда она умерла, Лайон вернулся в Штаты и начал изучать юриспруденцию.
– Я уверена, что влюблюсь в него до потери пульса, – заявила секретарша помоложе.
Мисс Стейнберг пожала плечами.
– Все девицы в нашей конторе были помешаны на нем. Но мне страшно хочется увидеть его реакцию, когда он познакомится с тобой, Анна.
– Со мной? – удивилась та.
– Да, с тобой. Вы оба обладаете одним качеством – высокомерием. Только Лайон постоянно ослепляет людей своей улыбкой, и она поначалу вводит их в заблуждение. Ты думаешь, что он относится к тебе по-дружески. Но никому никогда не удается стать с ним по-настоящему близким. Ни у кого не получалось. Даже у мистера Бэллами. В глубине души мистер Б. даже немного благоговеет перед Лайоном, и не только из-за его внешности и изысканных манер. Лайон обладает даром покорять окружающих. Вот увидишь: когда-нибудь, в один прекрасный день, Лайон завоюет этот город. Мне доводилось наблюдать, как мистер Б. заключал поистине блестящие соглашения, но ему приходится с боем завоевывать буквально каждый дюйм на этом долгом пути, потому что все знают: он – человек себе на уме, и заранее готовятся к беседе с ним. А Лайон просто войдет, полный британского обаяния, со своей внешностью кинозвезды, и – бац! – выйдет, получив все, что хотел. Но проходит некоторое время, и ты начинаешь отдавать себе отчет, что не знаешь, что же он представляет собой на самом деле и что он думает о тебе или о ком-то еще. В общем, я хочу сказать, что ему, похоже, одинаково нравятся все. И создается впечатление, что, может быть, в глубине души ему глубоко безразличны все и вся, кроме его работы. Вот ради нее он сделает что угодно. Но что бы ты о нем ни думал, в конечном счете начинаешь его обожать.
Вторая телеграмма пришла спустя десять дней, в пятницу.
Дорогой Генри!
Я уже синем костюме. Прибываю Нью-Йорк завтра вечером. Явлюсь прямо тебе домой. Если сможешь, закажи номер гостинице. Планирую приступить понедельник. Всего наилучшего.
Лайон.
Из конторы Генри Бэллами ушел в двенадцать часов – отмечать возвращение Лайона. Анна заканчивала обрабатывать корреспонденцию, когда к ее столу подошел Джордж Бэллоуз.
– Почему бы нам тоже не пойти куда-нибудь и не отметить его прибытие? – небрежно спросил он.
Она не смогла скрыть своего удивления. Ее отношения с Джорджем Бэллоузом ограничивались официальным «здравствуйте», иногда – кивком.
– Приглашаю вас пообедать со мною, – пояснил он.
– Извините, но я пообещала девушкам пообедать с ними в аптеке.
Он подал ей пальто и помог одеться.
– Как жаль, – сказал он. – Возможно, сегодня наш последний день на этом свете. – И, скорбно улыбнувшись, он ушел к себе в кабинет.
За обедом, слушая вполуха нескончаемую болтовню о Лайоне Берке, Анна рассеянно думала, почему она отклонила приглашение Джорджа. Из боязни осложнений? Глупости! Какие могут быть осложнения от одного обеда? Из верности Аллену Куперу? Что ж… Аллен – единственный мужчина, которого она знает в Нью-Йорке, и он очень хорошо относится к ней. Возможно, этим и объясняется то, что можно назвать верностью.
