Таксист высадил их у высоченной стены – на вид не ниже шести метров, – окружавшей громадную территорию центральной тюрьмы. Пока Кирилл расплачивался, Даша разглядывала небо, равномерно порезанное полосами света на куски, и глухие железные ворота. Освободившееся такси взвизгнуло шинами и торопливо исчезло в ночи. Дарья дрожала, то ли от холода, то ли от ужаса, который царил вокруг мрачной азиатской тьмы. Ворота были заперты, а вокруг ни души. Клонг Прайм погрузился в зловещий сон.
– И ч-что д-дальше? – заикаясь, спросила она.
– Черт его знает! – Кирилл огляделся вокруг.
– З-здесь к-кто-нибудь есть?
– Как минимум охрана. Подожди.
Он оставил Дашу в тени деревьев, а сам вышел на свет, к воротам. Через пару минуту вернулся.
– Пойдем, нас пропустят!
– Как тебе удалось?! – изумилась она.
– В этой стране, – мрачно усмехнулся Кирилл, – служители порядка прекрасно знают, как выглядят доллары.
– Надо же, – Даша опустила голову, – все, как у нас.
– Ошибаешься, – Кирилл взял ее за руку и потащил за собой, – гораздо хуже.
Они протиснулись в раскрытую охранником калитку и пошли в направлении, которое он указал. Даша впервые видела жителя солнечного Таиланда с таким каменным выражением лица. До этого ей казалось, что все тайцы улыбчивы и приветливы от природы. Она оглянулась на человека в форме, который, пропустив их, продолжал прогуливаться вдоль ворот с ружьем наперевес. Даже в его походке сквозила жестокость, замешенная на сознании собственной значимости.
В темноте Даша, как ни старалась, не могла разглядеть многочисленные здания тюрьмы – только угадывала очертания бетонных бараков, к тому же они были отгорожены от той части территории, на которую их впустили. Но сам дух внутри стен Клонг Прайм был мучительным. Он словно впитал в себя страдания многих людей, обреченных на гибель: на смертную казнь или годы мучений от голода и болезней. Господи, бедный Михаил Вячеславович! Неужели он и в самом деле угодил в этот ад?! Это же настоящий – живой, копошащийся – склеп, дробящий человеческие тела и души на мелкие осколки.
Даша схватила руку Кирилла, подсознательно ища в нем защиты. Он ответил крепким пожатием и не расслаблял его до тех пор, пока они не добрались до ужасающего вида хибары. Кирилл решительно отворил прогнившую дверь и вошел. Помещение внутри оказалось затхлым и серым. За убогим столом спал человек в форме. Звук открывающейся двери его разбудил, и он встрепенулся.
– No excursions[19], – торопливо выпалил таец, едва завидев Кирилла с Дашей.
– We don’t need it, – успокоил его Кирилл и тут же озадачил еще больше: – We need help.[20]
Заспанный таец посмотрел на Николаева в недоумении и отчаянно замотал головой.
– Go, go! I can do nothing for you.[21]
Дашу поразило, с какой чистотой человек говорит по-английски. Видимо, в его обязанности входило проведение экскурсий по Клонг Прайм для иностранцев, и у тюремщика была обширная практика. Мало ли нездоровых людей со всего мира хотят полюбоваться на мучения и адскую жизнь ближнего своего? Возможно, многим это даже приносило своего рода удовольствие – видеть то, чего с ними самими ни при каких обстоятельствах не может случиться. Как и с Фадеевым не могло…
– You can[22], – услышала она ровный голос Кирилла.
Даша не переставала удивляться уверенности, с которой Николаев вел себя в этой жуткой обстановке: рядом с ним она ощущала спокойствие. И гордилась невероятным мужчиной, умеющим по первому требованию обстоятельств превращаться в героя.
Кирилл тем временем молча достал бумажник, положил на стол перед тайцем стодолларовую купюру. Тот нервно оглянулся, словно за его спиной прятался кто-то еще, и молниеносно сунул деньги в карман.
А дальше выяснилось, что при всем его расположении к доброте русских, узнать, находится ли человек с фамилией Фадеев в Клонг Прайм, невозможно. Сейчас здесь более восьми тысяч заключенных, хотя тюрьма рассчитана максимум на четыре, и никто по его просьбе не станет просматривать среди ночи все списки. Николаев упростил тайцу задачу, сообщив, что если мистера Фадеева и привезли, то только сегодня вечером – не далее как пару часов назад. Он прибавил еще сто долларов – для тех, кто будет смотреть записи, – и замер в ожидании. Вторая купюра так же виртуозно исчезла в недрах форменного пиджака. Таец наконец поднялся с места и, велев им ждать, вышел вон.
– Ты думаешь, он узнает? – голос Даши дрожал.
– Думаю, да. Двести долларов – его месячная зарплата.
– Господи, Кирилл, – Даша посмотрела жалобно, – как я завидую твоей выдержке!
Он подошел к ней и ласково обнял.
– А ты представь себе, что мы на съемочной площадке. Все это – декорации, ничего настоящего. Получается?
– Что-то не очень. – В его руках она почувствовала себя тепло и уютно.
– И этот тюремщик такой же актер, как мы, – продолжал Кирилл, – у него своя роль, а у нас своя. Все мы играем.
– И ничего настоящего нет? – расстроилась Даша.
– Есть, – ласково прошептал Кирилл.
– Что? – Даша замерла в ожидании.
– Наши чувства.
Она очень хотела, чтобы он сказал это иначе, но промолчала. Да, он шептал: «Дашенька, я люблю тебя», когда был вне себя от желания, только это не то. В постели мужчина теряет разум, а потом не помнит, что делал, что говорил. Как же важно ей было услышать слова любви сейчас! Но она понимала, что слишком многого требует от судьбы. Кирилл Николаев влюблен только в искусство. С этим придется мириться, если она хочет быть рядом.
Даша, чтобы отогнать грустные мысли, сильнее прижалась к нему, и все вокруг стало превращаться в дымку, становиться фоном картины, созданной умелыми декораторами. Глаза ее смотрели, но не видели убожества и грязи, уши перестали воспринимать звуки извне, нос больше не чувствовал запаха гнили, а сердце перестало стучать испуганно. Даша ощущала близость Кирилла, и в этом заключался смысл бытия. Она закрыла глаза, не в силах побороть накатившую волну возбуждения. Боже! Как же безумно она его любит, как безрассудно!
– Дашенька, – голос Кирилла стал низким, его губы потянулись к ее губам, – Дашка!
– Кирюш, не сейчас, – едва не теряя сознание, прошептала она.
– Ты не добра ко мне, о, я несчастный! – выдохнул он, и оба они вполголоса рассмеялись, забыв, где находятся и что им предстоит.
Даша отпрянула от Николаева – за дверью прогремели шаги.
Их лица стали серьезными, как только помрачневший таец переступил порог. Под вопросительным взглядом Кирилла он молча кивнул, Даша невольно зажала ладошкой рот.
Николаев сделал все, чтобы вытянуть из служителя хотя бы минимум информации: за что посадили Фадеева, почему? Предлагал деньги, повышал голос, умолял, приказывал. Таец отделывался короткими «не знаю» и отказывался говорить.
