— Нет, мы вас не выгоним… — все с той же печальной усмешкой продолжила Поля. — Мы вас конечно же не выгоним. И вы это прекрасно знаете.
Борис поморщился и залпом допил остатки вина в бокале. Потом протянул руку и тихонько сжал ее кисть. Ладонь у него была горячая и сухая.
— Поля, — он попытался заглянуть в ее глаза, но она торопливо отвела взгляд, — ты же понимаешь, что я совсем не это имел в виду? И сказать хотел совсем другое… Да понимаешь ты все, что самое смешное! Отлично понимаешь… Нет, если для тебя так важна печать в паспорте, то, конечно, можно…
Она вскочила на ноги так стремительно, что даже опрокинула легкую пластмассовую вазочку с хилым цветком, украшающую стол. Где-то за густой зеленью виноградников синим лоскутом мелькнуло море.
— Ты ведь сказал эту последнюю фразу, чтобы пристыдить меня? — Поля говорила полушепотом, но этот шепот ее был больше похож на крик. — А я вот, глупая, не понимаю, чего тут стыдиться? Что постыдного в том, что я хочу стать твоей женой? Не чьей-то там вообще, а именно твоей! Что, ты думаешь, я не смогла бы быстро и удачно выйти замуж, если бы захотела? Если так, то ты сильно ошибаешься. Я — не дура, не уродина, и поклонников у меня всю жизнь было предостаточно. Да и вообще не во мне дело… — она вдруг устало вздохнула. — Дело в тебе, в твоей боязни потерять драгоценную свободу и еще в той фразе, помнишь? «Я не знаю, чего хочу и чего буду хотеть завтра»…
Борис собирался что-то ответить, но Поля только горько покачала головой, повесила на плечо сумочку и быстро сбежала вниз по ступенькам террасы.
Сначала она летела бегом, петляя от улочки к улочке и слыша за спиной торопливые шаги. Потом шаги куда-то пропали. Поля остановилась и прислушалась. Бориса и в самом деле не было. Она расстегнула сумку, достала сигарету и прикурила. Курилось плохо, без удовольствия, дыхание все еще не восстановилось после незапланированной пробежки. Кроме того, противно дрожали пальцы. Сделав три или четыре глубокие затяжки, она бросила окурок на землю и затушила его носком туфли. Где-то за соседним забором яростно и громко залаяла собака. Поля поправила ремешок на плече и быстро пошла вниз по улице. В самом деле, уже надо было торопиться: темнота, непроглядная, тяжелая, как бархат, опускалась на Гурзуф стремительно и неумолимо. Ей казалось, что она четко представляет себе короткую дорогу до дома: в конце улицы поворот налево, потом еще поворот, и метров двести до столь любимого артековцами продуктового магазина, но на деле все оказалось не так просто. Во всяком случае, на том месте, где должен был находиться маленький домик из красного кирпича, вдруг возникло массивное строение за высоким забором с неизменной табличкой: «Осторожно, злая собака!» Табличку Поля разглядела уже с трудом: действительно становилось очень темно. Она заторопилась и поэтому не заметила канавы, предательски разверзшейся у нее под ногами…
Больше всего было жаль новых туфель с сеточкой на пятке и маленьким каблучком. Даже в темноте было видно, что грязь налипла на них сплошным вязким слоем. А еще было жаль ногу. Выбравшись из канавы на дорогу, Поля осторожно ощупала лодыжку и поняла, что та угрожающе распухла. О переломе, слава Богу, можно было не думать: идти худо-бедно она могла, но все равно приятного было мало.
Как назло, поблизости не валялось ничего даже отдаленно похожего на палку. Импровизированную трость сделать было не из чего. Сильно припадая на одну ногу, Поля заковыляла вперед. Домишки, еще пять минут назад выглядевшие аккуратными и довольно компактными, теперь почему-то стали длинными, как самолетные ангары. Ей уже казалось, что улица эта в принципе не может закончиться, когда впереди вдруг огромным зеркалом блеснуло море.
Оно и вправду было похоже на зеркало, старинное, тусклое, отражающее бесконечное звездное небо. Теперь, ночью, в нем не было и тени полуденной, пляжной беззаботности. И даже не оттого, что на волнах не колыхались людские тела, резиновые матрасы, мячи, игрушки, а в воде не висели студенистыми цветками медузы. Дело было в другом. В какой-то особенной, первозданной тайне, которой дышало все вокруг.
Поля опустилась на песок, осторожно вытянув вперед больную ногу, и тихонько заплакала. И почти тут же услышала за спиной шаги.
— Вот ты где? — Борис сел рядом и обнял ее за плечи. — А я тебя ищу!.. Ну, надо сказать, от погони ты скрываешься профессионально и ловко, как заяц.
Она с улыбкой кивнула и отвернулась, чтобы он не увидел блестящих на ее лице слез. Но он все-таки заметил, провел пальцем по щеке, вздохнул тяжело и виновато.
— Поль, а, Поль, прости меня, пожалуйста… Я сейчас разговаривал с тобой, как последний свинтус. Лену эту Сидорову зачем-то в пример взялся приводить? Прости, а?
— Нет, это я — свинтусиха, с этим своим замужеством дурацким… Ты только не подумай, что для меня эта тема действительно такая животрепещущая. Просто я сегодня подслушала в саду ваш разговор с Олегом, и так мне стало обидно… И из-за кино из-за этого, и из-за салатиков. Ну ты ведь и сам все знаешь…
— Знаю, — Борис подобрал с песка ракушку, крупную, витую, похожую на веретено. — Так давай на время забудем об обидах и поговорим обо всем спокойно.
— Мы не будем больше об этом говорить, — Поля взяла ракушку из его пальцев и прижалась к его раскрытой ладони щекой. — Мы не будем об этом говорить, ладно? И давай считать, что этого сегодняшнего разговора не было никогда вообще. В принципе его не было, понимаешь? — она немного помедлила. — Потому что, ты будешь смеяться, но я боюсь… Говорят же, что мужчины стремительно сбегают, когда начинают подозревать, что их хотят охомутать!.. Так вот, я не хочу, чтобы ты убегал, я ведь и без всякого штампа в паспорте люблю тебя, правда…
Он усмехнулся, взъерошил пальцами волосы:
— Эх, Полечка!.. Куда же теперь от тебя убежишь, если все тайные намерения рассекречены? Знаю-знаю, мол, что хочешь смыться! Делать нечего, придется остаться…
— Но я…
— Да шучу я! Шучу! Господи, Полька, какая же ты иногда бываешь глупенькая!.. Я ведь тебя тоже люблю. Хотя почему «тоже»? Я тебя просто люблю…
Это потом уже она подумала, что после признания в любви в контексте предыдущего разговора вполне логично должно было последовать предложение. Потом оценила быстроту и готовность, с которой Суханов согласился не возобновлять душещипательных бесед на тему семьи и брака. А тогда она тревожилась только о том, что Борька обязательно испачкает руки об ее омерзительно грязные туфли. Впрочем, опасения оказались напрасными: снял он их осторожно, придерживая двумя пальцами за каблучки. Отставил в сторону и по очереди поцеловал обе ее горячие ступни. Потом поднялся губами к коленям, медленно собирая гармошкой платье.
