«Неужели, - удивленно подумала Ив, - он опасается того, что я поделюсь своим позором с Алисон или с кем то еще? Неужели он может верить, что я позволю себе вовлечь кого либо в глупую и напрасную попытку бегства?»
Человек, фактически владевший Гонконгом и настолько прославивший свою жену, что за каждым ее шагом восхищенно следят пять миллионов пар глаз, не станет волноваться, что она может сделать попытку к бегству.
Джеффри доставляло наслаждение мучить ее открыто, перед гостями, и еще большее наслаждение - мучить ее, когда они оставались одни.
Сегодня вечером, когда гости покинули Замок, он повернулся к ней, его глаза торжествующе блестели:
- Ты расстроена, что не сможешь летать вместе с Алисон, моя принцесса?
- Нет, - прошептала Ив, когда его губы впились в ее губы.
«Нет, нет, нет!» - умоляло ее нежное тело, когда Джеффри жестоко терзал свое самое ценное достояние.
Но сама Ив не слышала жалоб своего тела - каждый раз, когда Джеффри прикасался к ней, ее сознание уплывало куда то далеко. Только теперь, когда он уже скрылся, ее измученное тело начало ныть - но никто по прежнему не слышал его стонов.
Ив думала о той юной женщине, которая не сознавала своей красоты и так жаждала любви, что не сообразила, не поняла всей правды: сэру Джеффри нужна была только ее прекрасная оболочка - и ничего больше.
Ив знала, как и благодаря чему появилась на свет; она была еще девочкой, когда узнала об этом, и ей не позволяли забывать об обстоятельствах своего рождения, словно она была виновата, словно сама захотела быть символом измены собственной матери… словно сама напрашивалась на рождение. Ее будущий отчим был хозяином паба «Белая Лошадь» в прибрежной деревне под Веймутом. Мать была барменшей в том же пабе, а ее настоящий отец - докером, часто заходившим в этот паб, любившим пить там пиво, а еще больше - флиртовать со знойной девицей за стойкой, когда та была в очередной ссоре со своим любовником.
Интрижка знойной барменши и соблазнительного докера наконец принесла желанный плод - ревность, бешенство, примирение и брак. И нежеланный - беременность. Руководствуясь какими то своими целями, оба родителя решили сохранить ребенка.
Больше всего от этого решения пострадала Ив - само ее имя уже было наказанием, именем соблазнительницы из райского сада, блудной дочери, склонявшей всех мужчин к греху. Муж ее матери ненавидел ее - в ее личике он видел лицо своего врага. Она еще не умела говорить, а он уже издевался над ней, называя уродкой. Мать тоже ненавидела ее, называя ее отца гнусным соблазнителем.
Большую часть детства самым жгучим желанием Ив было желание умереть. Она была совершенно убеждена в том, что отвратительна и не заслуживает любви. Ив никогда не смотрелась в зеркало, но если бы она и делала это, все равно бы не поняла, как потрясающе красива: она увидела бы в зеркале только тот облик, что стал причиной насмешек и отвержения на улице и дома - ссутуленное и болезненно тонкое создание с вечной печалью и страхом в отчаявшихся глазах.
- Отойди от края! Пожалуйста, отойди! Ты же упадешь!
Кто то отчаянно кричал за ее спиной, и в этом крике слышалась такая же мольба и призыв остаться в живых, как и в шуме прибоя внизу, манившего к прыжку и к смерти.
Ив часто приходила на эту полянку на вершине скалы над Ла Маншем. Она была частью огромного поместья, но находилась в таком далеком уголке, что никто не знал ведущей к ней тропинки - никто, кроме Ив и оленей.
Но сегодня, в летний день, день ее пятнадцатилетия, день, который она решила сделать своим последним днем, ее место было раскрыто! Хотя было еще не поздно - она могла бы прыгнуть вниз. Но звучавшая в голосе за спиной мольба была такой отчаянной, словно кому то действительно было важно, чтобы она осталась в живых.
Но ведь это всего лишь голос, и вряд ли его хозяин обладает достаточным мужеством или желанием ринуться на скалу. И вдруг сквозь шум прибоя Ив услышала торопливые шаги. Вместо того, чтобы прыгнуть, она повернулась и увидела распростертые объятия леди Гуинет Сен Джон.
Иногда, забавы ради, Гуинет Франс Сен Джон выезжала верхом на дамском седле. Для таких случаев у нее был особый костюм - экстравагантное напоминание о давно прошедших временах Регентства: зеленый бархат с оборками и кружевами и шляпа в тон с горделиво торчащим пером. Иногда она ездила по мужски: соревнуясь за голубые атласные ленты и золотые призы, надевала современный костюм для верховой езды. Сегодня же, решив проехаться в лугах над морем, леди Гуинет надела джинсы, ярко розовую футболку и поношенные ботинки.
В таком наряде она могла сойти за дочь конюха. Но Ив сразу поняла, что эта девочка - ее сверстница из аристократической семьи; она была так грациозна, так элегантна.
- Пожалуйста, подойди ко мне, - сказала Гуинет, не дойдя до края скалы, потому что увидела отчаяние в прекрасных голубых глазах девушки. «Она и в самом деле решила прыгать, - внезапно поняла Гуинет. - Что, если мое приближение спровоцирует прыжок?» - Пожалуйста!
Ив часто приходила на эту скалу, чтобы прыгнуть в море. Но прежде ее всегда останавливала окружавшая ее красота - ее завораживали величие лазурного неба и моря, которых, прыгни она вниз, Ив никогда больше не видела бы; она отказывалась от своего намерения только для того, чтобы еще раз насладиться этим прекрасным пейзажем.
Сегодня небо и море были так же красивы, но Ив уже не замечала этого - ее взгляд был обращен только внутрь, в царящую там черноту отчаяния. Но теперь ее глазам предстала новая красота - безграничная щедрость человеческого сердца.
Она шагнула к Гуинет, и это был первый грациозный шаг в ее жизни; впервые ссутуленные плечи распрямились, словно она была до сих пор забытой марионеткой, и вот наконец чьи то заботливые руки в небесной вышине натянули нити, и она ожила.
- Ты меня напугала, - облегченно прошептала Гуинет, когда Ив оказалась на безопасном расстоянии от края пропасти. - Не знаю, как ты, но когда я оказываюсь так близко от края обрыва - особенно если посмотрю вниз, - у меня кружится голова, я чувствую себя нехорошо и боюсь свалиться… или даже прыгнуть вниз… просто ужасно.
- Я часто тут бываю, - объяснила Ив, стараясь понять, догадалась ли эта девушка, что еще секунда одиночества, и она прыгнула бы вниз. Помолчав, Ив добавила:
- Мне не привыкать быть на краю, но сегодня у меня немного закружилась голова.
- Но теперь ты в порядке?
- Да, все хорошо, спасибо.
Они не годились в подруги - живое свидетельство распутности барменши и любимая дочь графа. Но они подружились, и это была не односторонняя дружба, где Гуинет только давала, а Ив только брала.
