В два часа, когда вошла Юджиния, он читал. Александр не насиловал себя сверх меры, так как во второй половине дня свежесть мысли, заряд желания и энергия письма истощались. На этой точке лучше было остановиться, до следующего утра.
— А почему ты теперь читаешь «Лолиту» на английском?
— Во-первых, я чувствую себя в чем-то после-тридцатилетним стариком, соблазнившим малолетнюю девочку… и переживаю ощущения снова. — Он поцеловал ее смущающиеся губы и глаза. — Но это шутка. Я пытаюсь проследить одну вещь: Тургенев и Бунин были его любимыми писателями, так вот, отложили ли их описание любви какой-нибудь отпечаток на то, что написал Набоков? А так как оригинал он писал на английском, а мне давно пора знать этот язык, то я и осложнил себе работу, пытаясь понять английский пришельца. И об этой связи я хочу впоследствии сочинить статью.
— Ты пошлешь ее в журнал?
— Если статья получится.
— А потом ты поцелуешь меня… еще?
— Ради таких прекрасных глаз — не потом, а сейчас.
Вечером они уезжали в гости. Теперь они почти все вечера проводили вне дома, после дня рождения Клуиз у них появилось много знакомых и приятелей. Их приглашали, с ними дружили, о них заботились, их желали и звали. Были неплохие люди, интересные вечера и даже феноменальные попойки, когда Юджиния вела машину, а он спал на ее плече. Были интересные люди, и все-таки он чувствовал себя среди них чужаком, не своим, он был для них пришельцем из другой галактики и знал, что никогда не сможет раствориться в них и стать одинаковым с ними. Они были разные. И он удивлялся, что могло привлечь Юджинию и как он мог ей понравиться. Однажды он спросил ее об этом.
Она ответила шутя:
— Я слишком перечиталась русской литературы, по твоему совету. — А потом сказала с улыбкой: — И потом, мы такие разные, ты очень необычный, я не могла не влюбиться. И еще: я была удивлена и очарована тем, что волнует тебя, тебя совершенно не интересовали деньги, дома, машины, материальная жизнь, будто ты жил в другом мире. И мне захотелось в этот мир перенестись с тобой. Но сначала… я захотела тебя.
— Когда?
— Первый раз в том баре… когда двое пристали к тебе и я увидела твои глаза. И я подумала, что ты, должно быть, очень необычный. И я не ошиблась.
— А если б ошиблась?
— Я бы заставила себя полюбить тебя такого, какой ты есть. Я уже знала, что полюблю тебя. Что ты предназначен мне.
Этого было достаточно для объяснения. Он сжал ее губы своими губами, и их языки коснулись.
— Это необъяснимо словами. Высказанные слова — это только оттенки, намеки, тени. А в глубине все гораздо тоньше, — сказала она.
— Переживания души всегда были самыми трудными для выражения. Муками писателя, которые каждый преодолевал по-своему. Потому еще, что в каждое слово они вкладывали и часть своей души, если не всю душу.
Ему нравилось, как она слушала. Более внимательных испытывающих глаз он не встречал. Ему нравилось ей рассказывать, он знал, что через рассказ люди приближаются друг к другу. Но существовала еще другая близость, и в этой близости он ожидал: еще немного времени — и она станет совершенна. Все, что он накопил, знал, собрал, он вкладывал в нее, передавал, обучал, распускал…
Во сколько бы Юджиния ни засыпала, она по-прежнему вставала рано, чтобы сделать ему чай, намазать орехового масла, положить ложку джема, свернуть салфетку. И эта мелочь совсем незначительная забота — была для него дороже всего в мире. Эта была деталь, которую он ценил больше, чем само полотно. Он никогда не верил в сказанные слова, это был пустой звук, он всегда верил в штрихи, незаметные детали, в пустяки, из них, и только из них вырисовывался портрет. Создавался образ.
Каково же было его удивление, когда на следующее утро, на кухне, за столом он застал мистера Нилла. Мистер Нилл никогда не вставал поздно. Но дело было не в том.
— Я все думаю, что в этом такого особенного — есть на кухне, и почему в зал вас можно заманить только на обед? Я попробую, если вы не возражаете?
Он улыбнулся. Юджиния налила отцу кофе и сделала обычный тост с джемом из мандариновых корок. Они сидели втроем. Она напротив них. Юная леди перед двумя мужчинами. И в этом что-то было. Окончив, мистер Нилл встал и сказал:
— А в этом что-то есть…
Поблагодарил за кофе и, взглянув на Юджинию, попрощался.
Юджиния с улыбкой смотрела на Александра.
— Так ты весь дом переучишь, и они будут питаться на кухне.
— Не дай бог, тогда нам придется переезжать в зал и чувствовать себя потерянными в его высоких одиозных стенах.
В дверь позвонили, еще через минуту Дайана принесла розы для Юджинии, две корзины, и пошла наверх.
Он прошел в кабинет, сел за стол и задумался.
В два часа дня он заехал за Мишей, и они поехали забирать машину. Это был шоколадного цвета лимузин с кремовыми сиденьями.
— И это буду водить я! — воскликнул его друг, подпрыгнув от радости.
Александр показал ему несколько кнопок, все было автоматическое, к хорошему привыкаешь быстрее, чем к плохому, и они поехали смотреть дом и место Мишиной работы.
Александр не ел сегодня с Юджинией, и она знала, что он вернется не один. Они шли по дому.
— И это твой дом?!
Главный лакей, воспитанный по староанглийской моде, вежливо приблизился и спросил:
— Вы хотите что-нибудь выпить, сэр? Миша обалдело уставился на него, не веря.
— Нет, спасибо, Джордж, не сейчас.
Они поднялись наверх и сели в просторном зале на их половине. Не прошло и мгновения, как Юджиния сама принесла чай и вкусные бутерброды. Вежливо поздоровалась.
Он обратил внимание, как Миша ощупал ее взглядом, когда она выходила, чтобы им не мешать.
— Ты, я смотрю, неплохо устроился! — пошловатая игривая гримаса поплыла на его лице.
— Не болтай, Миш, глупости. Юджиния — это единственное, что есть у меня в мире. И ее никто не смеет касаться ни взглядом, ни словом. Ни тем более обсуждать, запомни это, она вне обсуждения.
Их взгляды скрестились.
— Хорошо, хорошо, что ты так завелся.
— Извини, это прошлое и воспоминания. Не важно, ты здесь ни при чем. Давай ешь.
— В жизни не ел таких обалденных бутербродов, что там внутри — золото?
Он улыбнулся:
— Теперь будешь есть каждый день.
— И уверяю тебя, не буду жаловаться. Они рассмеялись.
— Можно посмотреть дом? Никогда не был в приличных домах в Америке. Первый раз.
— Конечно, только наешься сначала.
После второй чашки чая он повел его смотреть дом.
— И весь этот дом твой?!
— Нет, половина.
— Они, наверно, обалденно богаты? — Достаточно.
