– Спасибо, что напомнил! – запричитала Лада. – Складывается впечатление, что мы преступники, и не просто, а злостные рецидивисты!
– Я не хотел никого обидеть… – Давид поднял ладони в защищающемся жесте.
– Давид, что ты можешь нам посоветовать? – спросила обеспокоенная Виолетта.
– Разработать версию и держаться ее, что бы ни случилось, – ответил он убежденно.
– И сегодня же в Москву!
Виолетта закрыла лицо ладонями, Лада раздраженно смотрела на нее, ожидая реплик вроде "к геологам!". Не дожидаясь всплеска эмоций, Виктор обратился к Давиду:
– Предлагаю, каждого "свидетеля" инструктировать отдельно. А то две бабы – базар, а три – ярмарка!
– Но, но! Половой шовинизм! – вступилась за женский пол Тина.
– Инструктаж проведу я, как юрист, и Виктор, имеющий некоторые преимущества в виде информации о деталях происшествия, которые помогут нам удержать Ладу Антоновну в положении "свидетеля", а то и перевести в ранг "потерпевшего", – уверенно объявил Давид.
– Потерпевшего? Да как же это? – удивленно спросила заплаканная, но все равно безупречно красивая Виолетта.
– Потерпевшим признается лицо, которому преступлением нанесен моральный, физический или имущественный вред, – пояснил теоретик права.
– По нашей версии Лада Антоновна преступления не совершала, – поддержал его Виктор, – но картина зверского убийства, свидетельницей которого она явилась, нанесло ей непоправимый моральный вред.
– И имущественный, – добавила "жертва".
– Че-го?! – разом вскричали Виолетта и Тина.
– Между прочим, платьице, которое мне пришлось выбросить, не в универмаге куплено, а в бутике Вивьен Вествуд! – ввернула откинувшаяся на спинку стула Лада.
– Ну, ты и зараза, Ладка! – рассмеялась Тина.
Виктор посмотрел на часы, укоризненно посмотрел на подружек, затем подошел к Давиду и напомнил:
– Я же говорил, надо с ними беседовать по одному! Эдак до вечера не управимся.
– Всем оставаться на местах, – громко приказал Давид. – Мы с Виктором отправляемся в гостевую спальню…
– Да, в гостевую спальню, – подхватил инициативу Виктор, – и через некоторое время будем вызывать вас…
– Прямо таки сразу и в спальню, Павлов? – привычно пошутила Тина.
Она не знала, что своими словами вызвала в его памяти отрывки прошедшей ночи, стальные объятья желающие раздавить нежную женскую грудь о выпуклые мышцы и жесткие волоски мужской, жадное обладание подаренного на ночь тела и искривленные в экстазе губы.
– Кто про что… – буркнула оставшаяся без привычного мужского внимания Виолетта.
Тина вздохнула украдкой и посмотрела на Павлова. Серьезный, хоть и выбитый из колеи, Виктор оставил реплики без внимания и скомандовал:
– На это время попрошу соблюдать тишину, не ссориться и не драться! Вам понятно?
– Понятно, – пожав плечами, ответила Тина.
– Не глупые вроде… – протянула Лада, кокетливо отбросив на спину тяжелую волну смоляных волос.
– Вроде… – поддразнила ее Виолетта, и, увидев укоряющий взгляд Давида, произнесла скороговоркой, – молчу, молчу, все понятно.
Звонок Бернса возвратил Тину к реальности. Роман Израилевич был обеспокоен, домашний номер Тины не отвечал.
– Ты где? – строго спросил встревоженный голос Бернса.
– У Давида, – ответила она, зная, что лучше сказать правду.
– Перезвоню, – сказал Бернс и отключился.
"Проверяет, надо предупредить Давида" подумала на бегу Тина. Ничего не объясняя, она вытолкала Давида из гостевой спальной, где они с Виктором беседовали с Ладой, и тут же раздался звонок.
– Бернс! Выручай! – крикнула она изумленному ее прыткостью Давиду. Давид откашлялся и снял трубку.
– Роман Израилевич? – ошалело спросил Давид.
– Давид, объяснись, какого черта делает у тебя Тина в восемь часов утра? – спросил разъяренный, уже накрутивший себя подозрениями Бернс.
Тина умоляюще сложила ладошки и преданно смотрела на хмурого Давида. Давид снова откашлялся и произнес:
– Роман Израилевич… я осмелился… – приступ кашля заглушил окончание фразы.
Тина чувствовала, как взбешен на другом конце телефонного кабеля мучимый ревностью Бернс.
– Что, черт побери, происходит! Где Тина?! Дай ей сейчас же трубку!
Давид с виноватым видом сунул трубку в руку Тине.
– Алло? – как ни в чем ни бывало мурлыкнула в трубку Тина, повернувшись к приунывшему Давиду спиной. – Чего шумите Роман Израилевич? Напугали Давидку до полусмерти.
– Какого черта он молчит?! – прикрикнул на Тину Бернс.
– Начертил, Роман Израилевич, черт на черте, а еще верующий человек, – упрекнула его Тина. – Христианин себе такого не позволит.
– Прости Тиночка, золотце, переволновался я, – хитромудрый Бернс решил, что пора достать пряник, – дома тебя нет, Давид словами поперхнулся, а уж я напредставлял себе черте что…
– Роман Израилевич, разве сегодня не суббота? – спросила Тина, давая понять диктатору, что она не так уж и проста.
– Суббота…
– Так какой уважающий себя иудей в шаббат думает о чем-то кроме бога? – попеняла она ему.
– Довела меня старика, вот и грешу…
– Скоры вы сваливать с больной головы на здоровую. Отдыхайте, ни о чем не думайте, – посоветовала Бернсу Тина и выдала ему внезапно пришедшее в голову оправдание. – Я нарочно к Давидке пораньше заявилась, в понедельник мне на занятия, посоветоваться надо, а вы уж и рады стараться, родственника и того подозреваете!
– Так ведь он молодой, золотце, кровь взыграет и на родного отца не посмотрит, не то что на дядю двоюродного, – начал по обычаю жаловаться на чужую молодость Бернс.
– Успокойтесь, Давид мальчик правильный, зачем ему такая как я?
– И то правда, – притворно вздохнул Бернс, стараясь больнее уколоть Тину, – ему моя Розочка уж и невесту присмотрела.
– Вот и хорошо, – недобро усмехнулась Тина, – давайте прощаться, Розе Исааковне пламенный привет!
– Тина, золотце, зачем ты так? – заохал Бернс.
– Как? – надменно спросила Тина.
– Прощаться! Уж как я соскучился по тебе красавица моя, слов таких нет…- заныл Бернс, вымаливая ласку у Тины.
– Ладно уж, – пожалела его она.
– Любишь? – с придыханием спросил Бернс.
– А то! – бодро ответила Тина.
– Вот и ладненько, – сказал он напоследок, – не шали.
Тина отшвырнула трубку, обернулась к Давиду, но вместо него увидела Павлова прислонившегося к косяку витражной двери.
– Значит, любишь? – хамовато спросил он.
Тина достала из перламутрово-розовой пачки сигарету закурила.
– Тебе, Павлов, родители не говорили, что подслушивать некрасиво? – вскинув красиво очерченные брови, спросила она, чувствуя, что назревает скандал.
