— Если бы я мог тогда оторвать тебе голову, я бы это сделал. Но меня вводили в состояние искусственной комы, чтобы не сдох от боли. И ты приняла решение сама. Выздоровеешь, надаю по попе, — рыкнул строго.
— Как ты узнал? Я же никому не говорила, — тихо пролепетала она, смотря на него во все глаза и пытаясь понять, какие чувства он сейчас испытывает. Гнев? Осуждение? Или полное равнодушие. Но на лице Блинникова лишь читалось благодушие и любовь. Он, конечно, строго смотрел на Юльку. Но глаза не полыхали огнем, да и ему самому не сносило башню от праведного гнева.
— Я же теперь за начальника остался, Юль, — хмыкнул он дурашливо. — Полез в твой сейф за печатью. На контракт с немцами поставить. Потом стал закрывать, но что-то помешало. Пришлось достать все бумаги. А один файлик завалился прям к стенке. Мятый дурацкий листик. Твое соглашение с Янычем. Жесткий документ. Я себя прям сутенером почувствовал. Убил бы этого гада, коли б знал раньше. Но бог меня уберег. Отправил Валерия Петровича в преисподнюю. Вот пусть там, в котле с кипящим маслом, и варится. А я чуть не свихнулся от отчаяния. Хотел сюда примчаться и трусить, пока вся дурь не выйдет. А потом догадался, что наверняка ты от глупостей и иллюзий избавилась без моей помощи. Думал я долго, Юль. И понял…
— Что? — устало спросила она, пряча собственную безысходность и понимая, что все закончилось, не успев толком начаться заново. Где-то в глубине души трепыхалась уверенность, что Димка не бросит, не хлопнет дверью, воспользовавшись случаем.
«Хотя кому нужна больная проститутка?» — подумалось Юльке, и она, немного отпрянув, снова вгляделась в лицо Блинникова. Увидела добродушный взгляд и сама себе не поверила.
— Понял я все, Юля. Ты — очень благородный и самоотверженный человек. Стойкая и бесстрашная девочка. Наверное, так ты выразила свою любовь ко мне и к Димону. Обеспечила меня лечением, а ребенка — всем необходимым. Может, у кого-то и есть право судить, но только не у меня. Я прекрасно помню, как ты жила. И точно знаю, что не от хорошей жизни носилась по пятам за Беком. Журналиста, как и волка, ноги кормят. Конечно, я до сих пор стараюсь осознать, ради чего ты себя в рабство продала, и не нахожу ответа. Но и осуждать не имею морального права. Поэтому привести Алену к тебе — пустяковое дело, девочка.
— Я люблю тебя, — прошептала Юлька, положив голову ему на грудь. — Как же я боялась, что ты когда-нибудь узнаешь и бросишь меня.
— Ну как я могу тебя бросить, глупая женщина? — пробухтел он ворчливо. — Я люблю тебя. Боготворю. Обожаю нашего сына. Любое твое желание для меня закон. Ты — моя мадонна, Юльчонок. Говори, что ты хочешь, и я все сделаю…
— Вытащи меня из ванны и отнеси в постель, — захихикала она, прижимаясь к нему. — А то мы тут околеем в холодной воде. Найдут завтра Кирсановы два прохладных трупика…
— Одну минуту, мадам. За полотенцем сгоняю, — отрапортовал по-военному Крепс, осторожно вытаскивая свое тело из ванны. Обтерся наскоро и, накинув банный халат, кинулся в комнату. А вернувшись с махровой простыней, деловито отложил ее в сторону, а потом одним рывком вытащил Юльку из ванны. Тщательно укутал в простыню и понес в спальню. Обняв любимого, Юлия прикрыла глаза, благодаря бога и всех святых за ниспосланного мужчину.
«Я всегда знала, что он самый лучший, — пронеслось у нее в голове. И потянувшись к Диме с поцелуем, она краем глаза заметила на кровати что-то лишнее. И вскрикнула, осмотрев постель внимательным взглядом. Темно-синее платье с золотыми кольцами понравилось ей сразу.
— Дима-а! — восхищенно прошептала она, пытаясь вырваться из его рук. — Дима-а! Где ты его раздобыл?
— Нравится? — напряженно уточнил Крепс, не отпуская. — Угодил?
— Оно шикарное, — восхищенно пропела Юлька, брыкаясь и норовя соскочить с рук прямо на кровать. — Только мне в нем пойти некуда.
— Как это некуда? — фыркнул Блинников, усаживая ее на край постели. — А детская днюха? Уже на следующей неделе праздник. Или я что-то путаю? Потом Новый год. В офис можно заявиться красавицей. Пусть все мужики шеи посворачивают…
— Какое оно красивое, — прошептала Юлька и неожиданно разревелась. — А если я не смогу ходить? Если твоя Алена ничем не сможет помочь? Что тогда, Дима?
— Если б у бабушки были яйца, это был бы дедушка, — огрызнулся он. — Придется мне тебя на руках носить, Юль. Но ты эти мысли засунь — знаешь куда, — прорычал недовольно. — Такие думки никому еще пользу не принесли. Верь в хорошее и довольствуйся самым лучшим результатом.
— Кто это сказал? — подняла она на него заплаканные глаза.
— Я, — отмахнулся Крепс. — Мне пришлось пройти через полную неподвижность. Ни рукой пошевельнуть не мог, ни ногой. Но я твердо знал, что должен выкарабкаться. А тут один маленький нервик, Юль. Найдем его, снимем зажим, и ты поправишься…
— Обещаешь? — сквозь слезы улыбнулась она и добавила с болью в голосе. — Я должна выздороветь. Ради тебя и Димульки.
— Платье потом померишь? — хитро улыбнулся Блинников, прекрасно зная, что ей захочется надеть наряд сразу. — Может, в шкаф повесить, чтоб не валялось?
— Конечно, сейчас! — азартно кивнула она. И Дима заметил, как в глазах любимой появился огонек. — Достань из шкафа белье. На голое тело не комильфо мерить… — попросила она, прикладывая к себе платье и восхищенно глядя на Крепса.
— А по-моему, в самый раз, Юль, — улыбнулся он. — Платье в обтяжку. Как раз все формы облепит. На люди так выходить, конечно, нельзя, но передо мной покрасоваться можно. Я, правда, дурак, забыл тебе новый комплект белья купить. Совсем из головы вылетело. И еще синнабоны в машине оставил. Теще передала. Говорит, Настя специально за ними ходила.
— Странно, — пожала плечами Юлька и еще раз погладила платье. — Помоги мне, — скомандовала бодро и внезапно замерла на месте.
— Ты чего? Где-то болит? Юль! Я сейчас Виленскому позвоню…
— Димочка, — прошептала Юлька и глянула на него широко распахнутыми глазищами. — А если за нападением на меня стоят мама и Настя? Или кто-то из них? Они же мои наследники… понимаешь? Мама вообще первой очереди. Ей часть бизнеса и так полагается, как Валериной вдове. Плюс моя часть. Даже если она поделит ее с Сашкой и Димулькой, в накладе явно не останется.
— Родная мать, Юль? — с сомнением бросил Крепс. — Люся, конечно, стервозная дамочка. Но вот так заказать родную дочку…
— Деньги, Дима. Большие деньги. От них, бывает, и крышу сносит. Лично я не удивлюсь, если выяснится мамина причастность, — пробормотала Юлька и с наигранным весельем попросила. — Господин полковник, не поможете ли даме одеться?
— Сам одену и любоваться буду, — хрипло бросил он, аккуратно стаскивая с ее плеч простыню. И одев на Юльку платье, бережно провел обеими ладонями по груди, обтянутой тонким трикотажем, а потом и по бедрам. — Какая же ты красивая, Юльчона, — прошептал он, засовывая палец в одно из золотых широких колец. Погладил кусочек обнаженного тела и даже умудрился туда чмокнуть. — Я знаю, для чего такие дырки наделаны, — расхохотался весело. — Места для поцелуев, Юлька! Только в таком наряде от меня ни на шаг, — велел он нарочито строго. — А то тут шнурочек поддеть одним пальцем, и вся конструкция рассыплется.
— Зато очень красиво, — прошептала она. — Отнеси меня к зеркалу, я посмотрю, — попросила довольно.
Крепс кивнул.
Они долго стояли около большого зеркала. Крепкий высокий мужчина и маленькая хрупкая женщина. Он прижимал ее к себе, чуть сминая трикотаж от дорогущего бренда. А она, взгромоздившись ногами на его босые ступни, снова обрела дополнительную опору. И разглядывая собственное отражение, видела счастливую и красивую женщину. И самой с трудом верилось, как же ей повезло. С мужем, сыном и друзьями.
— Теперь я до утра глаз не сомкну, — усмехнулась Юлька.
— Уснешь, — строго пробурчал Крепс, — я тебе спою колыбельную.
А уложив жену в постель, позвонил Филимонову.
