Чёрт! Вспомнил. В тот день я был не в духе и действительно обошёлся с Лилей по-свински. Сначала, вроде как, инициативу проявил, а потом не очень красиво оставил её на Беглеца, а сам свалил из клуба. Вот ты какой беспощадный, закон бумеранга…
— Прости, у меня тогда проблемы были. К тому же, я доверял Олегу, знал, что он тебя и до дома целой и невредимой доставит…
— Забей! Тем более, тебе сейчас явно хуже, чем было мне тогда. Я то дожала Венеру, как она не сопротивлялась. Убедила идти до конца, хотя видела, что у неё к тебе что-то возникло… Видела, какой счастливой она начала приходить после ваших встреч. Меня это задело. Даже, когда Венера провернула свою часть плана, она почти сразу одумалась и умоляла остановить Аню и распространение видео. Но я не стала этого делать. Нарочно. Несмотря на то, что могла успеть… Перед тобой — самая дерьмовая подруга на земле! — и Лилю понесло в горючие слезы.
Я молчал, нервно стиснув зубы. Слишком много информации. Нет понимания, чему действительно можно верить. Да и что эти все слова меняют?! Венера дала чётко понять, что я ей не нужен, а этот хрен — очень дорог…
— Венера — необычная девушка, — успокоившись до состояния, когда можно внятно говорить, продолжила Лиля. — И противоречивая. В ней постоянно идёт борьба между упёртым, целеустремлённым стержнем, на совесть вбитым бабушкой, и мышлением никому не нужного, брошенного на произвол судьбы ребёнка. Именно поэтому она так привязалось к этому Эдику. Он — сын подруги бабушки Венеры. Подруга эта, Ольга Петровна вроде, была её опекуном три года после смерти бабушки. А Эдик, по словам самой Венеры, помог ей пережить потерю единственного, по-настоящему близкого человека. Был рядом, поддерживал, вытаскивал из депрессии… Может я, конечно, та ещё с*ка, но мне кажется, что всё это ради квартиры. Бабушка оставила Венере трёшку, которую велела Ольге Петровне разменять на однушку, а остальные деньги тратить на содержание внучки до восемнадцати лет. По идее, сейчас Венера могла бы жить в своей квартире, но Эдик с мамашей настояли на том, что пока лучше сдавать… Да и вообще, Резников так ужасно с Венеркой обращается: захочет — поманит, а надоест — сразу вышвыривает. Там никакой любовью с его стороны не пахнёт. Использует девушку, когда препрёт. А она — наивная ведомая дурочка… С теми, кому доверяет. Таких людей в её жизни было всего двое: я и этот Эдик. Правда, меня она сейчас, хоть и не злится уже, слушать по поводу тебя всё равно не желает…
— А от меня то ты чего добиться хочешь? Чем я могу помочь той, которая не нуждается в моей помощи? Которая открытым текстом попрощалась со мной навсегда? Которая любит другого?
— Она запуталась, Илья. И страдает! Наделала глупостей, наговорила тебе, наверное, всякого… Не любит она его, просто привыкла так считать. Но ты ей точно нужен! Только тебе под силу вытащить Венеру из всей…
— Хватит. Я устал уже от этой идиотской истории и её последствий. Любит — не любит… Жалеет — не жалеет… Предаст — не предаст… В следующий раз будете думать, прежде чем мстить и лезть в чужую жизнь!
Оставляю деньги на столешнице и вылетаю из кафе. До меня доносится фраза Лили: «Завтра после часа Венера в комнате будет одна. Я предупрежу коменду, что в двести пятую придёт парень. Пожалуйста, попробуйте поговорить ещё раз!», но я глушу её в памяти. Достало.
Взвинченный донельзя, подъезжаю к дому. На скамейке у подъезда замечаю рыдающую девушку, по чемодану и одежде которой раздраженно констатирую факт — это Лена Дубцова. Сердитым психом смотрю на тёмно-серое небо и громко интересуюсь у Вселенной: «Серьёзно?!»
Глава 20
— Ты всегда был чересчур хорошим, слишком правильным. А мне в шестнадцать лет хотелось бунта, хотелось веселиться, хотелось встречаться именно с таким, как был Ваня… Дерзким, бестормозным, взрослым. Конечно я знала, что ты влюблён в меня. Сначала это даже нравилось и забавляло, но когда в моей жизни появился он — начало нервировать. Эта твоя прилипчивость, преданные глазки, навязчивое стремление крутиться возле меня, а главное — нуднейшие упреки. Ты должен был заметить, что мне стало неинтересно, что я перестала слушать тебя, избегала встреч. Ещё и Ванька злился, что ты постоянно рядом трёшься. И в какой-то момент, когда всё в моей жизни пошло наперекосяк, я не выдержала и призналась ему, что ты достал, что не хочу больше общаться с тобой. Тогда Ваня и попросил заманить тебя в тот заброшенный дом. Он клялся, что просто поговорит, разъяснит границы. Откуда же мне было знать, что их «поговорить» значило избить тебя втроём… Но ты же в курсе, что жизнь каждого из них наказала, да? Рюшин в тюряге за особо тяжкие сидит, Ванюхин пять лет назад на байке разбился, а мой Ваня… Он через день после случившегося утонул на том проклятом дальнем озере, на которое нам родители всё детство запрещали ходить из-за холодных подземных ключей… — я раздраженно смотрю на дорогу, но прекрасно слышу, что Лену снова накрыло. Истерика вспыхивает с новой силой. Дубцова не перестаёт раскаиваться в случившимся, но, в конечном счете, позиционирует себя единственной жертвой.
Её слезливые, полные жалости к самой себе монологи уже осточертели. Через полчаса езды я психанул от звенящего в ушах нытья и открытым текстом попросил страдалицу заткнуться, но, как вы уже заметили, тщетно. Быстрее бы довезти её и передать!
Лена ждала меня у подъезда в надежде, что я помогу решить все навалившиеся на неё проблемы. Она не постеснялась явиться ко мне вновь и просить о помощи. Беднягу развели на работе, кинули на деньги, оставили одну на улице большого города. И почему-то, по её мнению, именно я должен обогреть, приютить, разобраться с обидчиками, пристроить в хорошее место. Мои доводы о том, что я сам только-только нашёл работу и разбит вдребезги, пропустили мимо ушей, как и, собственно, моё негодование.
Скорее от усталости, чем от желания посодействовать, пригласил её в квартиру, чтобы спокойно всё обсудить. Еле отбился от благодарственных объятий и поцелуев, но идти на попятную было поздно.
Мы поужинали наивкуснейшим свежеразведённым «Дошираком» (Доставка еды — для буржуев и слабаков, а Леночка, увы, готовить так и не научилась!), выпили по три кружки кофе на ночь и не пришли ровным счётом ни к чему. Эгоизм Дубцовой и её неумение слушать собеседника намекнули на бесполезность моего искреннего порыва помочь.
Решив, что утро вечера мудренее, легли спать: Дубцова на кухне, я в комнате. И всё бы ничего, если бы в три часа ночи кто-то не нырнул в мою постель абсолютно голой, предлагая наконец получить то, цитирую: «… о чём ты так долго мечтал!»
Двенадцать лет назад, может быть, и душу дьяволу бы продал за подобную возможность, или как там поётся в известной песне не менее известного мьюзикла? А сейчас меня такая гадкая несуразная «подачка» вывела из себя. Разъярённый огнедышащий дракон нервно бы курил в сторонке, прячась от моего убийственного настояния.
Гневно рыкнув, вскочил на ноги и в жёсткой форме велел неудавшейся обольстительнице немедленно собираться. На её протесты отрезал парочку убедительных нецензурных фраз и угрожал насильно вышвырнуть из квартиры.
Хватит с меня хитрожопой Лены Дубцовой! Ну серьёзно! Я уже давно ей никто и не обязан изображать из себя пай-мальчика. Сыт по горло её изворотливостью, самовлюбленностью и лицемерием. Отвезу бывшую лучшую подругу в посёлок к родителям и, надеюсь, больше никогда не увижу.
Домой вернулся только под утро: обессиленный, опустошенный, злой.
Слишком правильным, видишь ли, я был… Ха! Теперь точно не такой. Сейчас — вообще никакой. И она почётно была одной из первых, кто пнул меня навстречу необратимым изменениям.
Не скупясь в выражениях, я высказал Азику всё, что думаю о женщинах, рухнул на кровать и благополучно уснул, зацепив, как оказалось впоследствии, целый час нового рабочего дня. Телефонному звонку из отдела кадров суждено было стать моим будильником.
