— Мне так стыдно. Получается, знаете только вы. И Максим?
— Максим отказался в этом участвовать, когда похитили его беременную жену. Мы ее спасли, но после этого он полностью от всех отгородился.
Мне даже нечего на это сказать. Потому что я боюсь представить, что чувствует мужчина, у которого похищают любимую, да еще и с ребенком в чреве.
— Мне нужно извиниться?
— Нет, но я не откажусь, если ты поговоришь с Лиссой. Она перестала со мной разговаривать. Поэтому сказать правду затруднительно, — чешет он заросший подбородок, и я только сейчас замечаю, потому что светло, что с нашей последней встречи он сильно сдал.
— Я поговорю! — тут же вскакиваю и в порыве чувств обнимаю Юру. — Вы замечательный.
— Нет, Алена. — отстраняется он. — Наверное, все это я тебе показал и рассказал, потому что до сих пор чувствую вину перед тобой.
Вину за что? За Никиту? Да, не. Тут он прав. Наши отношения действительно многое поставили под угрозу. А может быть, потому что он врал сыну, обещая, что найдет меня, но не сделал этого?
— Вы никогда меня не искали, — понимаю я и грустно улыбаюсь, когда он кивает. — Скорее всего, смогли бы найти, но не искали. Какое вам было дело до неродного ребенка тогда. Я не держу зла, — почти честно. — Если все это пришлось бы пережить заново, только чтобы снова увидеть Никиту, я бы сделала это.
— Не сомневаюсь, — хмыкает он и тянет меня к машине. — Ладно. Поехали спасать мой брак.
Глава 45. Алена
Добравшись на пароме до Великобритании, мы сразу садимся в большой внедорожник и стартуем к дому Лиссы. По дороге мы много разговариваем, Юра часто спрашивает про мое самочувствие. А оно не может быть плохим, потому что прямо сейчас я как никогда спокойна, в безопасности, особенно, когда бесконечно переписываюсь с Никитой.
Он рассказывает, что некий Рустам, который и был с Надей на видео, хочет взять на себя ответственность, но просит за это денег.
Никита упоминает, что его чуть не порвала Вася, когда он сказал, где я. И Вика, приехав с конференции, готова была начистить морду Никите. Пока я смеюсь над гневными смайликами, он пишет, что у меня столько защитников, что он мне и не нужен. Но я с чистой совестью упоминаю некоторые его части тела, которых у защитниц нет. Он пишет, что устал, потому что ему приходится бесконечно общаться с прессой и как-то улаживать конфликт, но он уже на завтра взял билеты и хочет ко мне. Как ему не терпится меня поцеловать. Но все это не имеет значения, потому что он задает главный вопрос.
«Как малыш? Отец отвез тебя в больницу?».
Я зажмуриваюсь от счастья. Даже если это элементарная вежливость. Не важно. Завтра он будет здесь, и я скажу. Теперь нет смысла укрывать правду и юлить. Не на родах же он в самом деле узнает.
«Сначала заедем к твоей матери, потом сразу на осмотр».
«А можно снять на камеру, как тебя будет осматривать гинеколог? И это обязательно должна быть женщина».
«Молодая и привлекательная?», — отвечаю я и посылаю ему кучу смайликов с ухмылками.
Наверное, только сейчас, впервые за эти несколько месяцев, даже с чужого телефона, мне комфортно общаться с Никитой по мессенджеру. Раньше мне все время казалось, что всю нашу переписку обязательно прочитает его жена и использует против меня.
Поэтому я никогда не отвечала.
«Я очень скучаю, шоколадка».
«Я тоже очень…», — хочу я написать, но чувствую, как напрягается рядом Юрий, поднимаю взгляд и раскрываю глаза от ужаса.
Рядом с небольшим особняком, где мы тормозим, несколько полицейских машин, которые своими мигалками окрасили все в сине-красные тона. Юрий буквально вырывает у меня телефон и, забыв про все на свете, выбегает из машины. Несется к дому.
Я выхожу следом и тяжелой поступью приближаюсь ко входу. Все внутренние радары кричат о беде, но думать о плохом не хочется. Хотя и в голову лезут самые разные образы. Откуда столько машин? Что случилось?
Крик Лиссы буквально оглушает меня, и я инстинктивно накрываю живот руками.
— Это ты виноват! Они видели, как мы ругались, они сбежали, где мне теперь их искать?!
Я мало что понимаю из бессвязной речи Лиссы, лицо которой поддернуто пеленой отчаяния. Она поднимает на меня взгляд и буквально впечатывается, крепко прижимая к себе.
— Алена! Девочка! Они ушли, они сбежали, потому что… Потому что…
Дети сбегают по самым разным причинам на самом деле. Я очень часто сбегала, чтобы избежать насилия. Но некоторые могут уходить, потому что максимализм бурлит, и они не понимают, что ссора родителей к ним не относится. Судя по всему, ребята увидели какую-то неприятную сцену и решили, что они виноваты. Ане девять и если вспомнить ее характер довольно капризной особы, то это неудивительно. А вот Сереже всего семь, и я ни разу с ним не встречалась, совершенно не знаю, какой у него нрав. Но если вспомнить рассказы Лиссы, а о своих детях она могла говорить бесконечно, он очень ведомый. Значит, все увидела Аня и забрала брата с собой.
— Мелисса. А что именно Аня увидела.
— Откуда ты…
— Просто рассуждаю, — глажу я ее по голове. Удивительно, но я очень соскучилась по этой женщине. Она как никто меня понимала, но счастье сына ей всегда было дороже, что не удивительно. Именно она попросила меня остаться с Никитой после того, как я узнала о его будущей свадьбе с Надей. Не сбегать. Не делать глупостей.
— Мы… — она покрывается краской стыда, а Юра выходит разговаривать с полисменами и кому-то звонить. Я мало могу представить, что сейчас у него в душе. — Дрались. В нашей комнате, но дверь закрыть забыли. Это я виновата. Я хотела, чтобы дети увидели, какой он жестокий, хотела довести его, чтобы он первый меня ударил, чтобы перестали на него молиться. Где они, Алена? Я не переживу, если с ними что-то…
Как часто в погоне за собственной ревностью и местью мы рушим чужие жизни.
— Юра найдет их. Я даже не сомневаюсь. Мелисса. Слезы сейчас не помогут.
Я не знаю, помогали слезы хоть когда-нибудь. Хоть кому-нибудь. Чаще они лишь усугубляли положение. Но Мелиссу понять можно, теперь, в ожидании малыша, особенно.
Поход в больницу опять откладывается, и меня осматривает домашний врач, седой мужчина с мягкими руками. Даже приносит с собой прибор, чтобы прослушать сердце малыша. Спрашивает о последней сдаче анализов, и я все рассказываю. Предупреждает, что нагрузки на таком сроке могут привести к преждевременным родам, и я снова киваю. Как болванчик. Сейчас меня мало заботит мое здоровье. Ругань Юры и Мелиссы раздается по всему дому, пока они оба не убегают искать детей, громко хлопнув дверью.
Я остаюсь одна с домработницей, которая меня кормит и оставляет одну. Просто сидеть и плевать в потолок не получается, а телефона, чтобы связаться с Никитой, нет. Поэтому я ухожу бродить по дому. Поднимаюсь на второй этаж, рассматриваю картины и резные перила. Натыкаюсь на единорога, который подмигивает мне с одной из дверей и понимаю, что нашла комнату Ани.
Повсюду разбросаны вещи, видно, что она собиралась в спешке. Наверное, боялась передумать. Я прохожу внутрь, ругая Аню за беспечность. Мне бы в ее годы такую комнату, такую маму, семью в конце концов. Я бы точно не стала думать о побеге. Наверное… Но детям с улицы никогда не понять тех, кто живет в коконе родительской заботы. Так же, как бродячим псам никогда не понять, зачем домашние виляют хвостами в ожидании хозяев.
Дохожу до стола, где раскиданы учебники, и поднимаю взгляд на настенную карту, где несколько отметок. И одна очень яркая, обведена красным маркером. Русскими буквами выведено: «Любимый дом».
И отметка эта на территории Москвы.
Дом там, где мама всегда улыбалась, а папа никогда не бил маму. Именно так бы я и подумала, будь у меня такое место.
Я выбегаю из спальни, чтобы сказать, что дети скорее всего будут пытаться добраться до России. Аэропорт им вряд ли доступен, а вот сесть тайком на паром можно. И я сама по дурости своей рассказывала Ане о том, как это можно сделать.
