— Так у дяди Вали же бессолевая диета.
— Но не безалкогольная же. Он всегда носит в нагрудном кармане пиджака фляжку с коньяком. Пошли, — силой воли заставляю себя оторваться от мягких губ и не одарить ненароком именинника раньше времени.
Никакой спешки и непродуманных действий — мой первый раз должен быть совершенно особенным.
В шкафу спальни я припасла ароматизированные свечи и пакет с лепестками роз. Когда пьяные гости разъедутся, а родители как обычно уединятся на кухне поговорить за жизнь, я запру нашу комнату на ключ и…
Постель уже предусмотрительно застрелена шелковыми простынями, диск с томной музыкой ожидает своего часа, а в прикроватной тумбочке спрятано шампанское и фужеры из тончайшего богемского стекла.
От предвкушения незабываемой ночи даже ладони увлажнились, а пульс пересёк все допустимые пределы.
Может, я потом пожалею об этом, но сейчас, в эту минуту, я, замотивированная затмевающей разум влюблённостью и немножко винишком, как никогда уверена в том, что хочу это сделать.
Малиновский заслуживает такого подарка. Только он и больше никто!
Вкладываю руку в его теплую ладонь и мы вместе выходим из комнаты.
* * *
Мои родственники — это мои родственники. Издалека эту группу в пёстрых нарядах запросто можно принять за цыганский табор. Излишне горластые, жизнерадостные и очень прожорливые.
Приехала, конечно, не вся семья, а только лишь малая её часть: бабушка, три тёти — родные сёстры мамы, дядя Валя, его дочь Ира с мужем и тремя шумными мальчишками-погодками, которые принялись тут же носиться по всему дому и таскать немытыми руками с фуршетного стола тарталетки.
Едва только увидев, как мы с Богданом спускаемся под руку по лестнице, в гостиной на несколько секунд повисает напряжённая тишина, которую первой нарушает бабуля: растолкав детей и племянников локтями, она проворно кидается тискать меня в объятиях, причитая, как я выросла, похудела, и что в качестве свадебного подарка она привезла нам чешский чайный сервиз и люстру.
Затем приходит очередь Малиновского быть зажатым в стальных тисках грэндма.
Оставляя на его щеках размазанной след морковной помады, кровинушка восторженно причитает:
— Хорош, Женька, ой хорош жених! На Бали-Бея похож.
— Кто этот Белибей? Похоже на название террористической группировки, — безропотно терпя лобызания бабули, согнувшись в три погибели косит на меня глаза Малиновский.
— Не знаю, какой-то турецкий актёр, наверное. Бабушка фанатка Великолепного века.
В стороне, у большого окна, кучкуются парни из группы Богдана, которых я тоже в тайне от него пригласила. Мне показалось, что ему будет приятно заручиться поддержкой товарищей. Ну и будет за кем прятаться от моих назойливых родственников. Среди них я увидела того, кого точно не звала — Пашутин, собственной персоной. Тот стоит обособленно от всех и открыто посмеивается, удерживая в руке квадратный стакан с чем-то тёмным.
И хоть я просила его не приглашать, потому что данный индивид мне уже давно и бесповоротно неприятен, этот отталкивающий во всех отношениях “друг” каким-то образом всё-таки просочился на нашу вечеринку.
Я однозначно не рада его видеть, судя по виноватой мине Малиновского — он тоже не особо.
— Ты же говорил, что он не придёт, — шиплю, вытирая салфеткой со щёк любимого мужа термоядерные следы бабушкиной помады. Давлю сильнее, чем требуется — поделóм.
— Он говорил, что будет занят, но, видимо, выкроил время. Кстати, а чем он всё-таки тебе не угодил?
— Ничем особенным. Так… просто не нравится.
Рассказывать о том, что Пашутин не нравится мне не просто, а по конкретной причине, не хочется. Зачем портить настроение: Малиновский точно ведь может завестись, а это ничем хорошим наверняка не закончится. Свежи воспоминания о фингалах бедного Эдика.
А может, он вообще давно обо всём знает и ему просто все равно…
В любом случае, проверять не хочется. Я и раньше заговаривала ему зубы, если заходил разговор об Артёме, то сегодня сам Бог велел игнорировать дурацкие темы. А зная моих словоохотливых родственников, неудобных тем и вопросов скоро будет предостаточно — нужно экономить моральные силы.
— О, Влад, вырвался-таки, какой сюрприз! — восклицает Богдан и, прихватив меня за талию, тянет к молодому темноволосому парню, у которого в одной руке ладошка очаровательного мальчика, а в другой крошечная ручка не менее очаровательной девочки помладше. А ещё на груди, в “кенгуру”, у него сладко спит малыш непонятного пола.
Не знала, что у Богдана среди друзей есть не только мажоры, но и многопапы.
— Это Влад Злобин*, я ещё желторотым первокурсником знатно покуролесил на его с друзьями съёмной квартире. Может, знаешь его? У нас учился, — шепчет мне на ухо, пока мы, минуя родственников, пересекаем гостиную.
— А почему я должна его знать?
— Как? Мне казалось, его все знают: ему несколько лет назад ребёнка под дверь подбросили. Столько шума было.
— Да ладно? — округлив глаза, даже торможу. — Как подбросили? Всех троих, что ли?
— Да нет, вон, — кивает, — мальчишку только.
— Серьёзно? А так похож! — смотрю на отца и сына — ведь как две капли.
— Так это его сын и есть. Короче, там всё так запутано — “Санта-Барбара” и “Бандитский Петербург” отдыхают. Он потом женился, кстати, а вон и жена его, — Малиновский приподнимает руку в приветственном жесте, адресу салют молодой глубокобеременной девушке, которая, видимо, держит свой неуклюжий путь из уборной.
— Бо, дружище, с вылуплением тебя! — Влад тянет руку и парни обмениваются рукопожатием, за которым следуют аккуратные, чтобы не раздавить спящего младенца, истинно мужские объятия с обоюдным похлопыванием спины. — Помню свои двадцать два — чу’дное было времечко.
— У тебя и сейчас чу’дное, — Богдан кивает на подоспевшую беременную, и девушка, придерживая поясницу, очаровательно улыбается. Не смотря на небольшой лишний вес она очень и очень хорошенькая. — Это Влад, это его жена, а это, — Малиновский обнимает меня за плечо, — моя Женя.
Моя. Моя Женя. В груди разливается водопад благодатного тепла.
— О, ты видела? Видела?! — Богдан, открыв рот, пихает меня локтем в бок, ошарашенно глядя на живот супруги Влада. — Он пошевелился! Ну… — изображает рукой надутое пузо. — … живот. — И тише: — Он что там, толкается? Прямо сейчас?
— Они. Они толкаются. Мы ждём двойню, — девушка “обнимает” руками самое дорогое и смотрит на меня взглядом: “готовься, милая, тебе всё это только предстоит”.
— Ну поздравляю, лихо ты, бро. Трое погодок — это мощь, — снова отбивает “пять” Малиновский будущему отцу-герою, и переключается на истинно мужскую неинтересную тему: — Слушай, я недавно встретил Бабона, он говорит, ты продаёшь свою Альфа Ромео?
Грустно сложив брови домиком Влад грустно кивает:
— Да, продаю за ненадобностью. Сам понимаешь — мне теперь нужен надёжный минивэн: куча детских креслиц и огромный багажник для подгузников, колясок и всякого такого. Если хочешь, скину тебе зверя по дешовке, мы его всё равно давно не используем.
— В отличие от моей матки, — ворчит под нос его жена и мы с ней сдержанно хихикаем.
А прикольная она, чувствую, мы с ней точно подружимся. Блин, ведь я даже имя её не узнала!
Только собираюсь восполнить пробел, как нас отвлекает торжественный голос женщины, подарившей мне жизнь:
— Ну что, гости дорогие, прошу к нашему скромному столу, — мама, одетая в крышесносное красное платье указывает рукой на буквально провисающий под тяжестью блюд стол.
Скромному?!
Да там чего только не нет! Там есть всё! Начиная от запечённого целиком поросёнка заканчивая хрустящим хворостом, который, конечно, никто не будет есть.
Все с радостным улюлюканьем кидаются занимать лучшие места — кто поближе к мясу, а кто к коньяку, а я растерянно смотрю на часы.
