обежав взглядом комнату, вернула внимание ко мне.
— Я даже не представляю, как смогу тебя за все это отблагодарить, — еще тише прошептала она… Хотя куда уж тише. Но у меня по позвоночнику пробежала толпа мурашек, настолько проникновенно звучали ее слова. Я шагнул к ней вплотную и, коснувшись носом ее волос, шепнул у виска:
— Есть кое-что важное, о чем я хотел бы тебя попросить. И, надеюсь, ты на это согласишься. Вечером поговорим, хорошо?
Олеся быстро закивала и тут же провела ладонями по щекам, словно стряхивая слезы. Быстро поцеловал ее в висок, совсем рядом с маленьким белым куском лейкопластыря, и, нагнувшись, достал Маришу из ходунков.
— Ну что? Пойдемте все есть? Не зря же Маргарита Федоровна столько готовила, — озорно произнес я, пытаясь хоть как-то вернуть всем благодушное настроение, и Морковочка меня в этом поддержала, начав задорно смеяться, словно ее кто-то защекотал.
— Родная моя, как же я скучала по тебе, — тихо прошептала в любимую макушку и, коснувшись губами щечки дочери, которая уже давно не была пухлой, все же положила Маришу в ее новенькую кроватку. Точно такую же, как и у меня дома, белую, овальную, с хорошим матрасиком, но было заметно, что кроватка абсолютно новая. Я же брала с рук, не смогла позволить себе тогда почти сорок тысяч за кровать, но хотела именно такую.
Каприз, не иначе. Можно было бы купить новую, но другого производителя и не такую удобную. Почему-то только сейчас я это отчетливо понимала. Так же как и то, что грудью действительно нужно было перестать кормить Маришу раньше. Как выяснилось, дочери понадобилось всего пару дней, чтобы привыкнуть к бутылочке и начать пить смесь.
Шумно вздохнула, расправила несуществующие складки на домашних штанах и дернула ручку, открывая дверь. Глеб нашелся в гостиной. Мужчина сидел на большом белом кожаном диване, откинув голову на спинку и прикрыв глаза.
— Ты хотел поговорить… — тихо выдавила из себя и все же села рядом с Вавиловым. Хотя подрагивало все. И пальцы, и колени, и даже внутренности. Я волновалась настолько, что дрожала душа. Именно так, внутри все ходуном ходило. Весь день я прокручивала в голове его слова… что-то важное, на что я должна согласиться… Что? У меня не было никаких мыслей по этому поводу, а гадать я просто устала, ощущая, что опять довела себя и свое эмоциональное состояние до предела.
Мужчина открыл глаза, не отрывая головы от дивана, и слабо улыбнулся.
— Ты опять что-то себе надумала?
Какой проницательный.
Сжала ладони на коленях, мечтая скрыть то, как они дрожат, но Глебу и не нужно было видеть это, он все понимал… Чувствовал. Как самый настоящий хищник.
— Нет, — коротко проговорила и, закусив губу, отвела взгляд.
— Пока ты лежала в больнице, я не спрашивал, но уже некуда тянуть, — тихо начал мужчина, его тон был размеренным, словно он пытался меня успокоить своим низким и хриплым голосом. У него получалось, с недавних пор я чувствовала себя с ним защищенной. Именно так. Если в день знакомства я бы одарила Глеба эпитетом «яркий», затем «пугающий», то теперь «надежный». — Ты помнишь, что согласилась на мое предложение?
Вернула взгляд к мужчине. Он смотрел выжидающе и наконец поднял голову, выпрямляясь. Я нахмурилась, пытаясь припомнить, о чем он мог говорить, и тут же покачала головой, не выудив из памяти ни одного подходящего воспоминания.
Предложение? Какое? Не руки же и сердца.
Не смогла сдержать нервного смешка, и тогда уже нахмурился Глеб.
— Леся?
— Прости, я не понимаю.
— Ты мне посреди ночи написала, что малыш начал пинаться и ты согласна.
— На что, Глеб? — сказала громче, чем планировала, и тут же ахнула, прикрыв рот ладонью. Как же я могла забыть нашу поездку в дом. Господи-боже. Он же говорил о…
— Ты предлагал брак и усыновление Мариши. — На последних словах Вавилов скривился и тут же подавил свои эмоции, но я успела заметить это странное выражение лица. Он не хотел усыновлять Маришу? Зачем же тогда предлагал? Я тряхнула головой и вернулась к разговору, слишком важным он был. — Прости, я не понимаю, как такое могло вылететь из головы.
И тут до меня дошло…
— Я согласилась? — произнесла одними губами, не слыша собственного голоса, он то ли сел, то ли пропал вовсе.
— Ты против? — Глеб сложил ладони в замок и словно весь подобрался, даже губы мужчины начали казаться более тонкими, чем есть на самом деле.
— Я… Я не знаю, что сказать.
— Олесь… — Он смотрел своими темными глазами и словно сомневался в чем-то, а потом коротко бросил на выдохе: — Так надо. У нас будет ребенок, многие уже и так думают, что Марина моя. Я не стал никого разуверять, но я публичный человек. Конечно, я стараюсь не светить своей личной жизнью, но ты сама понимаешь, что это нереально, а все эти возможные слухи нам не …
— Я согласна, — твердо сказала, перебив его. Глеб оправдывался, вся его речь походила на извинение, и я никак не могла понять почему. — Глупо было бы с моей стороны отказаться, потому что ты опять делаешь лишь так, как будет лучше для меня и Марины.
Еще в больнице я решила стать более откровенной. Я многое обдумала и многое поняла. Вдали от дочери, от единственного моего дорогого и близкого человечка. Такого беспомощного маленького человечка, чья жизнь полностью зависела от меня.
А если меня не станет?
Что тогда? Марина отправится в детдом?
Ведь своему отцу, который и видел-то ее всего два раза, она не нужна. А я же могла удариться куда сильнее… Меня могли бы не найти так скоро. И что бы тогда было? Эти мысли не оставляли меня в покое на протяжении последних двух недель, я мечтала не думать… Но не могла. И каждый день с замиранием сердца отчаянно ждала вечера. Ждала Маришу и Глеба…
Вавилов же, услышав мои последние слова, усмехнулся. Как-то неприятно, и я тут же взяла себя за плечи, поежившись. Мне не было холодно, просто появилось странное ощущение, что я сказала что-то не то или не так… Или Глеб ожидал чего-то другого?
— Хорошо, — кивнул он, прерывая мой бессмысленный поток мыслей, — тогда, надеюсь, ты не будешь спорить с
