не прощаемся. Просто расходимся. Этот разговор в школе вымотал меня морально настолько, что я чувствую себя выжатым лимоном.
«И страсть была, и любовь, и секс…» — звучит эхом. Меня как будто бьют по голове свинцовой гирей, такие вот потрясающие ощущения. В ушах звенит, во рту пересохло. Пулей выскакиваю из школы, потянув за собой Маргариту.
— Я не буду здесь спать, здесь воняет тараканами! — топает ногами Маргаритка, выпивая из меня очередную порцию соков.
— Откуда ты знаешь, милая, — вздохнув и пытаясь нарезать салат к ужину, — как пахнут тараканы?
Я стараюсь сдерживаться и не повышать голос. Но с каждым днём это всё сложнее. Ей трудно, и мне не легче. Доча снова капризничает. Я её понимаю. И знала, что так будет, потому тянула с разъездом. Она тоскует по отцу и старой жизни, она не понимает, почему мы должны жить отдельно от Вани. Мы перебрались на съёмную квартиру, и она постоянно канючит. Вернее, квартирой это назвать сложно. Здесь одна комната, из неё как бы вытекает кухня, и две двери: в туалет и мелкокалиберную ванную комнатушку в углу. Дочери здесь не нравится, и она отказывается делать уроки. После школы плюхается на кровать, поджав колени и отвернувшись к стенке.
Я пытаюсь объяснить ребёнку то, что происходит между мамой и папой, не обесценивая при этом её отца. Не настраивая ребенка против другого родителя. Уделяю ей всё своё время и внимание. Объясняя Маргоше, что её любят по-прежнему оба родителя и что она для нас ценна, хоть теперь мама и папа не могут быть вместе. Но вот Иван мне совсем не помогает. Единственный раз, когда он взял дочку погулять, он всю дорогу рассказывал ей, что мама уехала из нашего общего дома из-за учителя французского. И что, если бы мама не бегала за чужим дядей, мы были бы счастливы и продолжали жить вместе.
Очень обидно, что он играл в игры, не уделяя ей внимания, а теперь всё свалил на меня.
— Сдался тебе этот учитель! — швыряет в меня игрушечным тигром дочь и начинает громко плакать.
Это так тяжело, хоть вой.
— Я по папе скучаю!
И снова слёзы, плач, рыдания. Сажусь за компьютер и пытаюсь работать. Дочка постепенно увлекается мультиками. По крайней мере, это лучше, чем вой.
К нам часто приходит моя сестра с племянниками. Они изо всех сил пытаются отвлечь Маргаритку. Сегодня, например, забирают её в детский развлекательный центр.
— Привет, — звонит Тихонов, как будто чувствуя, что я сейчас дома одна и остро нуждаюсь в поддержке.
— Привет, — отвечаю, глядя в компьютер и прижимая щекой телефон.
— А настроение как?
— Расстроена. Дочка страдает.
Наверное, ему это неинтересно. Это ведь мой ребенок и мои проблемы. А я так хорошо запомнила слова его жены.
— Она привыкнет со временем, — поддерживает.
— Наверное. — Встаю, иду к окну, прислоняюсь лбом к холодному стеклу. — Она уехала в детский центр.
— Надеюсь, она развлечётся как следует.
Мы оба замолкаем, а потом я говорю о том, что меня тревожит. Не могу не сказать — ревную.
— Ко мне подходила твоя жена.
Возникает новая пауза.
— Хорошо, что ты напомнила. Я сегодня подал заявление на развод. В связи с отсутствием детей и взаимных претензий, всё будет быстро.
— Не думаю, что у твоей жены не будет претензий.
— Что она тебе наговорила? — я слышу, как глубоко он вздыхает.
— Она всё ещё влюблена, Лёш.
— Мы устали друг от друга.
— Почему?
— Понятия не имею, отчего порой исчезают чувства, Оля. Это просто происходит, и всё. Понять природу таких вещей очень сложно. Ты просто просыпаешься утром и понимаешь, что вас больше ничего не связывает и человек, который спит на соседней подушке, тебе совершенно чужой.
В чём-то он прав. У нас с Иваном случилось так же. Я долго боролась, а потом как отрезало. Учитель со мной случился позже.
А сейчас я вымотана и нахожусь в прострации, в совершенно уязвимом состоянии, именно поэтому спрашиваю, что хочу, не думая о последствиях.
— Ты говорил, что я красивая, — слегка приглушённо, почти что шепотом, боязливо втягивая носом воздух при этом. — Она тоже красивая, Лёш. Очень милая. Ты звал её так же?
Это ничего не меняет совершенно, немыслимо глупый и незрелый вопрос. Но мне нужна сейчас помощь. Какая-то поддержка, что ли.
Тихонов смеётся.
— Нет. Это имя только твоё. Раньше мне не приходило в голову звать им женщин, так что это эксклюзив, моя Belle.
Даже если он врёт, я всё равно улыбаюсь.
— Я думаю, нам не стоит её нервировать.
— Это то, чего ты хочешь, Оль? Не видеть меня неделями?
— Нет. Я хочу тебя видеть.
— И я хочу того же.
— Но все слишком сложно.
— Мы попробуем, Оль, найдём компромисс, научимся.
— Не знаю.
— У нас с тобой одна жизнь. И в ней я хочу ласкать тебя. Никто не виноват, что вышло именно так, как вышло, но я хочу именно тебя.
Грудь моментально тяжелеет, голова работает хуже. Жажда стремительно накрывает всё тело. Он умеет быть убедительным. Мой сексуальный шантажист.
— Это взаимно, — говорю и сама себя удивляю.
На кой чёрт я вообще сняла трубку?
— Можно я приеду?
— Наверное, да, — отвечаю я, чувствуя странную необходимость хоть чего-то хорошего и сладкого.
Столько говна на меня навалилось. А с Лёшей по большей части приятно. Пусть и на время, пускай ненадолго, но всё-таки хорошо. И он единственный, кто сейчас не станет упрекать, как сестра. И смотреть с презрением, как соседка и учителя в Маргариткиной школе. Он вообще не будет меня осуждать. Тихонов будет дарить мне радость.
Звонок в дверь раздаётся через мгновение, после того как я соглашаюсь на его присутствие. И впервые за последнюю неделю я от души смеюсь. Громко и искренне. Он уже тут. Тихонов давно возле моей двери. Его целеустремленность увидеть меня поражает.
* * *
И первое, что мы делаем, когда я открываю дверь, — обнимаемся. В горячих руках Тихонова мне моментально становится легче. Между нами зажат букет. Аромат длинных алых роз с крупными головками приятно щекочет ноздри.
— Это тебе, и это тоже.
В одной руке цветы, в другой — бутылка розового шампанского.
