Пеплова, для меня априори архиважно.
– В смысле недолговечно?
– Ну, с такими рисками, как у Антона, я бы вообще потерял сон по ночам, – Марат многозначительно приподнимает брови.
– Я вас не понимаю, – заявляю я, раздражаясь из-за излишней таинственности собеседника.
– Пеплов не так чист, как тебе кажется, красавица, – чуть подавшись вперед, чтобы я лучше его слышала, говорит Исхаков. – Его доходы и прозрачность бизнеса вызывают много вопросов, понимаешь? И рано или поздно их зададут.
– Кто задаст? – ощущая смутную тревогу, интересуюсь я.
– Органы власти, налоговая и другие заинтересованные структуры, – Марат неопределенно поводит плечами.
– Ты что, угрожаешь Антону? – устав от этой игры, прямо спрашиваю я.
– Нет, что ты, боже упаси, – картинно отмахивается мужчина. – Просто предупреждаю тебя о том, что отношения со мной могут оказаться более перспективными, – его ладонь мягко ложится на мое плечо и медленно опускается вниз, останавливаясь у локтевого сгиба. – Ты мне очень нравишься, Камила, и я бы хотел, чтобы ты была моей.
– Марат, – я вскидываю на него глаза, – я уже неоднократно продемонстрировала свою незаинтересованность в твоих предложениях. Может, пора становиться?
– Знаешь, когда женщина недоступна, я хочу ее еще больше.
Он вытягивает шею, тем самым сокращая и без того маленькую дистанцию между нашими лицами. Отклоняюсь назад, но его губы все равно успевают проскользнуть по моему носу, запечатлев на нем невнятный поцелуй.
– Эй, ты чего?! – возмущенно свожу брови.
– Ничего, – усмехается он. – Мы с тобой повоюем, красавица.
Гневно выдергиваю свой локоть из его пальцев и устремляюсь прочь. Однако не успеваю сделать и двух шагов, как что-то невидимое, но вполне осязаемое вынуждает меня остановиться. Озираюсь по сторонам и тут же понимаю причину своего замешательства.
В десятке метров от меня стоит Пеплов. Привалившись к стене, он вальяжно курит. Его лицо как обычно непроницаемо, а черные глаза устремлены прямиком ко мне. Несомненно, он видел мое общение с Маратом, которое со стороны, вероятно, казалось чересчур фривольным.
Чувствуя себя застигнутой врасплох, я немного виновато вздергиваю уголки губ в надежде, что Антон тоже улыбнется мне в ответ. И как ни странно, он улыбается. Однако его улыбка… От нее веет опасностью и холодом. Обычно в такие моменты внешний вид человека смягчается, делается более радушным и приветливым. Но в случае с Антоном все по-другому – его лицо становится жестче, а взгляд еще мрачнее.
– Антон, – делаю несколько торопливых шагов, приближаясь к Пеплову, и заглядываю ему в лицо. – Мы с Маратом… Он просто подошел и…
– Вкусное? – прерывая поток бессвязных объяснений, он кивает на бокал в моей руке.
– Что? – растерянно опускаю глаза вниз. – А, шампанское… Да, вкусное. Хочешь?
Антон забирает у меня бокал и, коротко его опустошив, откладывает в сторону. Движения парня расслаблены, и ничто не выдает в нем недовольство. Может, эта призрачная угроза во взгляде минуту назад мне просто показалась? Может, он и не придал особого значения нашему с Маратом общению? Подумаешь, стояли, разговаривали… Что в этом такого?
– Пошли посидим, – Антон обхватывает мою ладонь и тянет за собой.
Миновав короткий коридор, мы заходим в полутемную приватную комнату, выполненную в приглушенно-красных тонах. Здесь народу гораздо меньше, очевидно, собрались наиболее близкие друзья Пеплова. Кто-то увлечен беседой, кто-то курит кальян, кто-то весело смеется.
Антон располагается на небольшом бархатном диванчике рядом с полуразвалившимся Реем и легонько хлопает по своей ноге, как бы приглашая меня сесть к нему на колени.
– Будешь? – Денис протягивает Антону подожженную самокрутку из темно-серой бумаги.
– Давай, – Пеплов берет ее в руки и со смаком затягивается.
Мне нравится на него смотреть. Всегда, чем бы он ни занимался. А смотреть, как курит, люблю вдвойне. Наверное, потому что он делает это жутко брутально. Белесый дым скользит по его губам, слегка путаясь в густой щетине, скатывается по волевому подбородку и рассеивается в воздухе, будто утренний туман. В такие мгновения Антон особенно красив. Сдержанной суровой красотой, которой обладают единицы и которая сводит женщин с ума. Возможно, не всех, но меня абсолютно точно.
А еще курение является доказательством того, что Пеплов – просто человек и никакие человеческие слабости ему не чужды. Знаю, это вроде как само собой разумеющееся, но, если честно, порой он кажется мне какой-то супермашиной. С совершенным процессором и полным отсутствием чувств.
– Что это такое? – любопытствую я, потому что самокрутка в руках Антона совсем не похожа на обычную сигарету и пахнет как-то иначе.
– Анаша, – отзывается Рей, пьяно мне улыбаясь. – Затянешься?
– Не затянется, – отвечает Антон, не дав мне даже рта раскрыть.
– А че такого, Пепел? Пусть попробует, – удивляется блондин. – Хорошая же трава, качественная.
– Я сказал, нет, – повторяет он, кидая на друга короткий, но многозначительный взгляд.
– Пиздец ты папашка, – смеется Рей, а потом, обращаясь ко мне, добавляет. – Сорян, принцесса, биг босс не велит.
– Почему мне нельзя попробовать? – слегка обиженно интересуюсь я. – Ты ведь сам куришь…
Не то чтобы я сильно жаждала попробовать травку… Но все же возможность самостоятельного выбора хотелось бы оставить за собой.
– Маленькая еще потому что, – просто отвечает он, и я вижу, как на его щеке появляется обожаемая мной ямочка.
Когда Антон улыбается, я не могу на него обижаться. И злится тоже не могу. В конце концов, он ведь о моем здоровье печется.
– Маленькая? – оживляется Денис. – А сколько ей?
– Девятнадцать, – говорит Пеплов, медленно поглаживая меня по попе.
– Ништяк, – тянет блондин, откидываясь на спинку дивана. – Самый кайфовый возраст… Помнишь, наши девятнадцать, Пепел?
– Предпочел бы не вспоминать, – усмехается он, тонкой струйкой выпуская дым наружу.
– Почему? – вклиниваюсь я.
Прошлое Антона меня очень интересует.
– Много, о чем жалею, – коротко поясняет он.
Мне дико любопытно, о чем именно Пеплов жалеет. О поступках, о словах или, может быть, о несбывшейся любви? Но по нему видно, что развивать эту тему дальше он не намерен, поэтому мне приходится проглотить переполняющие меня вопросы.
– А я ни о чем не жалею, – философски заявляет Рей. – Ну, то есть жалею, конечно… Но, если бы не мои чудовищные
