— Мне действительно жаль.
Когда дверь за ним закрывается, я падаю на подушки и рыдаю.
15
СОРРЕЛЛ
Наступает среда. Я цепляюсь за осознание того, что через несколько часов покину «Туссен», как будто тону в бушующей реке, и эта информация — единственное, что удерживает меня на плаву. Я отказываюсь встречаться с Лани. Она стучит в мою дверь, перед тем как пойти на урок, но я не отвечаю. Я сижу рядом со своей упакованной сумкой, уставившись в стену перед собой, игнорируя ее тихие мольбы через дверь, сосредоточив свое внимание на одной узкой точке.
Я ухожу.
Наконец-то ухожу.
Я убираюсь отсюда к чертовой матери.
Дело не в том, что я сержусь на Лани. Она милая и добрая; я знаю, что она всего лишь пыталась помочь. Ей не следовало рассказывать Тео о моем походе в кабинет медсестры, но Лани сделала это из лучших побуждений. Не в этом причина, по которой я не хочу ее видеть. Я просто ненавижу прощания. Завести здесь друга было глупой затеей. Друзья — это слабость. Я узнала об этом в тот момент, когда умерла Рейчел. У меня не было никакого права налаживать отношения с Ноэлани, зная, зачем я пришла сюда, и что не останусь надолго, но… какая-то маленькая часть меня жаждала общения. Я была слаба. Одиночество — это болезнь, которая убьет твой дух быстрее, чем большинство других, и у меня не было сил бороться с этим. Я не хочу покидать эту адскую дыру в слезах, сожалея о потере еще одного друга. Не думаю, что мое сердце выдержит это.
В полдень директор Форд приходит за мной. Она почти ничего не говорит, провожая меня из школы и через лужайку к ожидающему гольф-кару, но трудно не заметить исходящее от нее неодобрение.
Когда мы подъезжаем к причалу, она помогает мне снять сумки с задней части кара. Ровно в двенадцать двадцать приближается «Супер Каб», низко пикируя над озером, звук его двигателей жужжит в прохладном полуденном воздухе, нарушая тишину. Как только самолет приземляется, посылая рябь волн, бьющихся о причал, я хватаю свои сумки обеими руками, готовясь подняться на борт, не желая терять ни секунды, но затем дверь открывается, и я вижу фигуру, ожидающую, чтобы ступить на причал.
Рут.
На ней синие джинсы и слишком большой кремовый свитер. Коричневые ботинки. Ее волосы аккуратно зачесаны назад и заплетены во французскую косу. Ее внешний вид далек от обтягивающих черных топов и черных колготок, в которых она обычно ходит на тренировки. Рут выглядит как мать, идущая за продуктами или забирающая своего ребенка из школы. Взгляд ее голубых глаз на самом деле теплый, когда останавливается на мне.
— Привет, Соррелл, — говорит Рут, улыбаясь.
Мне приходится сдерживаться, чтобы не бросить свои сумки и не наброситься на нее.
Я не слышала от нее ни единого гребаного слова, а теперь она появляется здесь, выглядя как какая-то степфордская жена, улыбаясь мне, как будто не сделала ничего плохого? Я планировала рвать и метать в ту секунду, как переступлю порог «Фалькон-хаус», но, полагаю, здесь, перед директором Фордом, место ничуть не хуже любого другого.
— Не говори мне «Привет, Соррелл», — говорю я ледяным тоном. — Где, черт возьми, ты была?
Она ступает на причал, принимая серьезное выражение лица, подходит ко мне и заключает в объятия.
— Мне жаль. Я была занята.
— Занята? — я отталкиваю ее. — Ты лгала мне. Кто, черт возьми, такой Генри?
Ее веки закрываются. Она на мгновение удивляется, но быстро берет себя в руки.
— Где ты слышала это имя? — она задает вопрос ровным тоном, но мне знакома каждая малейшая перемена в настроении и поведении Рут; она раздражена.
— Как думаешь, где я его слышала? Тео гребаный Мерчант сказал мне, что я должна спросить тебя о нем, сразу после того, как закончил рассказывать мне, что… — я искоса бросаю взгляд на директора Форд, не желая, чтобы она услышала что-либо из этого. Может, я и покончила с «Туссен», но это не значит, что можно безопасно выбалтывать перед ней информацию обо всем этом грязном беспорядке. Хотя у меня нет особого выбора. — После того как он закончил рассказывать мне, что знает все о тебе, и о «Фалькон-хаус», и о том факте, что я пришла сюда из-за Рейчел.
Внешнее спокойствие Рут не ускользает, но в ее глазах вспыхивает раздражение.
— Что ж, это определенно немного нарушает наши планы, не так ли?
— Ты бы знала все это, если бы потрудилась поднять трубку или ответить на любое из полутора тысяч сообщений, которые я оставила для тебя, — шиплю я. — Что, черт возьми, было настолько важным, что ты не могла перезвонить мне?
— Я же сказала тебе, — отрезает она. — Я была занята. Итак, почему ты покидаешь «Туссен»? — Рут мотает головой в сторону Форд. — Я получила серию длинных, ругательных голосовых сообщений от этого человека, в которых говорилось, что ты решила не продолжать свое образование здесь. Ты хоть представляешь, чего стоило твое зачисление сюда?
— Все это больше не имеет значения…
Рут мило улыбается, но это все напоказ.
— Черта с два. Тебе нужно вернуться в школу и закончить то, что ты начала. Так или иначе, Соррелл. Так или иначе.
Я смотрю женщине в глаза, пытаясь понять, что, черт возьми, происходит. Рут очень плохо отреагировала, когда я заговорила о Генри; у нее был такой вид, словно она увидела привидение. Теперь же ведет себя действительно чертовски странно. Все это очень странно.
— Это бессмысленно, Рут. Тео — гребаный беспорядок. Он сожалеет о том, что случилось с Рейчел. Там… я просто… я больше не хочу здесь быть!
Она бросает взгляд на Форд.
— Не могли бы вы оставить нас на минутку, пожалуйста?
— Конечно. — Директор Форд направляется обратно к гольф-кару, как будто разговор, который она уже услышала, не вызвал у нее ни малейшего беспокойства.
Как только женщина оказывается вне пределов слышимости, Рут шипит:
— Ты хотела отомстить за то, что он сделал. Хотела довести это дело до конца. Больше не хочешь?
— Нет! — Мой ответ прозвучал еще до того, как я успела обдумать вопрос. И я с удивлением обнаруживаю, что это правда. Прийти сюда с мыслью о мести было худшим, что я могла сделать. Я страдала из-за этого каждый день. Это поглотило меня, отравило, а даже не довела дело до конца. Случилось нечто гораздо худшее.
Паника охватывает меня, сотрясая мои кости.
— Пожалуйста. Можем мы просто вернуться в Лос-Анджелес? Мы сможем разобраться с этим оттуда. Я просто… я больше не могу здесь находиться.
— Мне все равно, хочешь ли ты уехать отсюда. Хочешь сесть на этот самолет и отправиться обратно в Лос-Анджелес? Хорошо. Но это действительно то, чего ты хочешь?
— Я… — я зажмуриваю глаза. — От этого никуда не деться. Я не могу просто вернуться к своей жизни, как будто ничего не произошло. В воздухе еще так много всего осталось. Есть еще так много секретов, я знаю, что они есть.
— Тогда ты знаешь, что тебе нужно делать, — мрачно говорит Рут. Она выглядит так странно в своих синих джинсах и свитере, ее волосы так красиво уложены, что трудно услышать эти слова, слетающие с ее губ. — Останься и во всем разберись. Это твой шанс на какое-то завершение. В «Фалькон-хаус» ты его не найдешь. Я не смогу тебе это дать. Тебе нужно разобраться в этом самой.
Мне никогда не нравилась идея разочаровать Рут. И вот как она сейчас звучит: разочаровано. Та же старая потребность угодить ей овладевает мной, и я чувствую, как во мне оживает эта потребность — сделать все возможное, чтобы заслужить ее одобрение. Остаться здесь. Сразиться с Тео. Терпеть это дерьмо. Как-нибудь справиться с этим и примириться со всем, что случилось с Рейчел. Но впервые с тех пор, как я встретила ее, моя потребность угодить ей побеждается моим гневом. Рут оставила меня разбираться с этим в одиночку.
Она была занята?
К черту это.
Сердце этой женщины защищено стеной высотой в двадцать футов, толщиной в метр, и ни одна из ее подопечных никогда не проникала сквозь нее. Единственной эмоцией, которую Рут когда-либо публично демонстрировала, был гнев. Ни доброты. Ни грусти. Ни сочувствия, ни счастья. Она самый холодный, самый хладнокровный человек, которого я когда-либо встречала. И на этот раз мне нужно было от нее больше. Я отчаянно нуждалась в какой-то доброте, а все, что она может сказать, это: «Я была занята»?
