Сафия
- Обожаю касаться твоих волос, - возглас стилиста буквально вырывает меня из мыслей.
Запрокидываю голову максимально назад. Смотрю на него с улыбкой.
- Только волос? - спрашиваю игриво.
- Боже! Ты ведьма! Я делаю комплимент тебе и сам же краснею. Тебе не говорили - это ты должна смущаться!
Мы дружно хохочем.
После я строю гримасу. Морщу нос. Уточкой губы складываю. Делаю вид, что задумываюсь.
- Смущаться… Это что-то вроде испытывать неловкость? – уточняю.
Давид кивает.
Отрицательно качаю головой.
- Нет, мой хороший, не припомню такого.
Он наклоняется и целует меня в лоб.
- Обожаю тебя, милашка моя. Тебя давно не было? Почему? Не хотели обложку с тобой утверждать?
Ощетиниваюсь. Знаю прекрасно - Давид шутит. У нас не принято никого обижать. Атмосфера дружеская. Позитивом вся съемочная площадка пропитана. Девчонки ассистентки парят повсюду, исполняя любые желания в самом зачатке. Ты только губы пересохшие облизываешь, а тебе уже соломинку в рот вставляют, дескать, пей свою любимую минералку. При всем этом я ощущаю враждебность мира. Но дело во мне самой.
Я не справляюсь с эмоциями.
У меня давно не возникало с этим проблем. После того, как я приняла действительность и её обстоятельства исключительные. Ты или живешь здесь и сейчас, либо не живешь вовсе, скатываясь в депрессию и бесконечную жалость к себе.
Ненавижу жалость. Из-за неё у меня долгое время не было друзей.
Всё до банальности просто. Меня либо жалели, либо подшучивали.
Дети очень жестоки. После смерти Расима я больше на зверка затравленного была похожа. Молчаливая и нелюдимая. Взрослые видели отношение сверстников ко мне. Вступались, делая только хуже. Травля только сильнее становилась. Я видела два полярных по своим эмоциям отношения к себе. Ни одно из них меня не утраивало. Пришлось научиться искусству равнодушия. В прямом смысле напротив зеркала отрабатывала холодный взгляд с капелькой пренебрежения. От этого со временем перешла в статус равнодушной стервы.
Это изменилось, когда у меня Маша появилась. Даже после того, как я ей всё рассказала – абсолютно всё – мы продолжили с ней общаться на равных. После такая же штука и с Ло приключилась. Для меня они особенными стали.
Маша.
Имя пульсировать в моей голове начинает.
Стараюсь удержать ассоциативный ряд, но не получается. Вот уже две недели я гоню от себя любые мысли, связанные с семейством Спириных. Выходит с переменным успехом, но надежда меня не покидает.
Трудности возникают ежедневно. Мама, Ло, Фил. Каждый из них хочет знать, когда настанет «подходящее время» рассказать Сереже.
А я не знаю.
Если я что-то и усвоила – тонуть в драме, то ещё удовольствие. Никто не хочет слышать о твоей боли и страхе.
Близких людей твои откровения вгоняют в отчаянье. Они стараются тебе помочь. Ищут различные варианты, как жизнь твою облегчить, сделать ярче или хотя бы приятнее. На деле это обратный эффект имеет. Видя их переживания, ты замыкаешься в себе, не желая перекладывать на них свое бремя. В противном случае просто доходишь до стадии, когда у тебя в душе живет одно желание.
Побыстрее бы всё закончилось.
В обоих случаях ощущаешь себя одиноким осенним листом, колыхающимся на пронзительном ветре.
Я не хочу, чтобы Сережа жил жизнью, схожей с жизнью моей мамы. Боюсь увидеть в его глазах те эмоции, от которых умереть захочется.
Расскажу ли я ему? Обязательно. Но позже.
- Хотела дать шанс другим девочкам, - с запозданием отвечаю на вопрос Давида.
Он манерно цокает, дескать, неисправима.
Следующие минут десять выпрямляет мои волосы до идеального состояния и покрикивает на всех, кто мимо с жидкостями проходит. Сосредоточенность на работе не мешает Давиду подшучивать надо мной. Он утверждает, что все именитые фотографы отказываются меня снимать, потому что не за что потребовать премиальные. Никаких скандалов и капризов, да и съемка быстро заканчивается, едва ли не после первого десятка щелчков.
Это правда, но только отчасти. Большинство девочек ведет себя достойно. Мало кто хочет ругаться с людьми, от которых вся твоя карьера зависит. Стоит один раз испортить настроение богам фотографии и больше тебя не поместят ни на один разворот.
Кроме того, есть один человек, которому я обязана своим успехом. Подвести после личного протежирования я не могу. В радиусе полукилометра вокруг нет ни единого человека, который не знал бы, кто привел меня в мир моды. Но вслух говорить никто не решается. Даже преисполненному благоговением лучше молчать.
Мысли в голове блуждают невеселые. Понимаю – подведу скоро.
Спасение от хандры вовремя приходит.
Дав вносит последние штрихи в образ, когда его коллеги подкатывают к нам длинную вешалку.
Включаюсь мгновенно.
Мажу взглядом и отметаю с ходу несколько нарядов. Не мой цвет. Не мой фасон, как и цвет.
Озвучиваю свои мысли.
- А у вас разве не черно-белое фото будет?! – ёрничает Давид, делая вид, что не понимает причину моего недовольства.
Не успеваю и рта открыть, как совсем рядом со мной материализуется Трентон. Он мой персональный искуситель. Доставлен в мой мир прямиком из преисподней.
Первую мою большую съемку проводил именно он. Безбожно пытался меня подраздеть, утверждая, что так эффект будет масштабнее. Так продолжалось, пока ему не шепнули, кто меня привел и мой возраст заодно. С укоризной посмотрев на меня, он проворчал, что я могла и сама предупредить.
Именно после той съемки я влюбилась в моделинг. Фото были волшебными.
- У нас будет два фото Сафии на обложке, - коротко произносит Трент. – Горки никогда не бывает много.
Моя бровь неосознанно вверх ползет.
Это на него не похоже. Обычно я до последнего не знаю, какое именно фото он выберет.
Был у нас случай, когда я после окончания съемки переоделась, попрощалась и уходить собиралась. Трент меня окликнул. Когда я обернулась, раздался характерный щелчок. Как результат – на обложке красовались мои огромные растерянные глаза. Крупный план.
- Оставляем кольраби, жженую сиену и тауп, - откуда-то раздается холодный, как сталь голос, от которого по моей коже мурашки бегут.
