– Ты просто не знаешь, как это! А я опытная мать. Вот. Опять! – подскакиваю.
Бутенко опускается на колени. Задирает трикотажную кофточку и прикладывает ухо к моему животу. Гляжу на его темную макушку. Волосы у Жорки густые, лысеть он, несмотря на солидный возраст, явно не собирается. Отчего-то осипнув, касаюсь его черных волос пальцами:
– Чувствуешь?
Он приподнимает голову:
– Ага. Вот это да!
Врет он все. Просто хочет меня порадовать. И это тоже чертовски трогательно. Просто до слез. Ну, я и плачу. Бутенко закономерно пугается, хотя учитывая, как на меня влияет беременность, ему давно пора привыкнуть к стремительным сменам моего настроения. Хлюпаю носом, уткнувшись в его бычью шею. Дышу поверхностно. Потому что его разгоряченная кожа так вкусно пахнет, а чертовы гормоны не только на мое настроение действуют, но и на либидо, для которого четыре месяца воздержания – то еще испытание. Думаю, для Георгия давно не секрет, что со мной происходит. Так часто я стала залипать взглядом то на его плечистой фигуре, то на руках, а то и вовсе на губы пялясь. Но он никак не форсирует события. И продвигается в отношениях со мной с осторожностью сапера на задании.
– Успокоилась? – сипло интересуется он, чуть отстраняясь. Откидываюсь в его сильных руках. Моргаю в надежде, что это поможет сфокусировать поплывший взгляд. – Эля?
Наши глаза встречаются. Я сглатываю. А он ведь ничего… Такой… Большой. Надежный. И глаза эти с чуть приподнятыми к вискам уголками. Совсем не мой же вроде типаж, но чем больше смотрю, тем больше нравится. Гормоны? Не знаю.
– Хочешь, попить принесу? Того чая с барбарисом, да?
Жоркины пальцы на моем животе смещаются, неосознанно сползают ниже, поглаживая резинку на трикотажных штанишках. Здесь в его доме уже полно моих вещей. И как так получилось, если я определенно не планировала к нему переезжать – черт знает.
– А-ах, – стону я и в ужасе закусываю губу. Вот пусть как хочет, так это и понимает!
– Или тебе другого хочется?
Пальцы ненавязчиво проникают под резинку. Касаются лобка, убегают обратно, а я непроизвольно раздвигаю ноги, будто в надежде остановить этим их отступление.
– Элька, у меня четыре месяца никого не было. Ты так со мной не играй… – хмыкает Жорка мне в ухо, пробуждая дремавшую дрожь.
То, что он все это время хранил мне верность, развеивает остатки сомнений.
– Как будто у меня было, – вздыхаю я, не узнавая свой голос. Бутенко обхватывает мой затылок, жадно всматривается в глаза, словно поверить не может в мою капитуляцию. И эта его жажда, да помноженная на мою, током бежит по венам. Все же физика и любовь – вещи разные, да. Но прибавь к ней ощущение безопасности, какого-то совершенно безграничного доверия к этому мужчине, и получишь взрыв. Обхватив Жорку за шею, невольно ерзаю. О, да. Боже, как же это хорошо! Лучше, чем в первый раз хотя бы потому, что мной руководят совершенно другие чувства. И накатывает облегчение от того, что мне больше не надо скрывать свой голод. В конце конов, почему бы и нет?! Мы такую с ним заварили кашу, что не грех ее хоть так подсластить.
Боги, как я его хочу! Хочу так сильно, что когда Жоркины пальцы, наконец, проходятся между губ, собирая влагу, и касаются клитора, выгибаюсь дугой и кричу. Бутенко, ошалев, ловит мои вопли ртом. Рука на затылке конвульсивно сжимается, как намек на то, что мне уже никуда из этих рук не вырваться. Но ведь я и не хочу. Мне так в них хорошо, так чертовски спокойно... И плевать, как это можно раскрутить с точки зрения психологии. Даже если я всего лишь ищу в нем опору, плевать… Хочу-то я его все равно.
– Жор…
– М-м-м, Элечка? Вот так хорошо, да? Хочется тебе, маленькая? Кончить хочется?
Он сползает на пол между моих ног, попутно стягивая штаны. Дорожка поцелуев обжигает кожу на животе.
– Привет, это я. Твой папка. Сейчас будем знакомиться, – шепчет, потираясь носом о мой округлившийся животик.
Даже чувственный бред, в котором я нахожусь, не становится преградой для смеха. Я обхватываю голову Жорки, улыбаясь, ловлю его взгляд… И не стыдно ни капельки перед ним. Потому что он смотрит на меня, как на произведение искусства. Даже мысли не возникает, что я, в общем-то, не в лучшей форме. Мне вообще пофиг, как я выгляжу, когда он раскрывает меня пальцами и лижет – мокрую и припухшую. Я кончаю практически тут же. Зажав его голову бедрами и непроизвольно всем телом дергаясь. Жорка поднимается, слизывает с моих пылающих щек слезы, отводит безвольно повисшую ногу в сторону и медленным тягуче-плавным движением погружается в пульсирующую глубину. И вся нежность мира в этом… Я растворяюсь в ней, в нем… Ничего не оставляя себе.
Вечность спустя, когда мы с Жоркой, истерзанные и испачканные, валяемся на диване, он спрашивает:
– Как малышка?
– Так уверен, что это девочка?
– Ну, нам недолго гадать осталось. Когда там УЗИ? Постараюсь раскидать операции.
– Жор, ты что, со мной пойти хочешь? – пугаюсь я.
– Да. А ты, видно, не очень.
– Не хочу давать лишний повод для сплетен. Юра… Ты пойми, ему нелегко.
– Эль, с Юрой мы все решили.
– Ну да.
– Да. И я устал, если честно, во всем оглядываться на Валова.
– Ты знал, как я к нему отношусь! – взвиваюсь.
– Знал. Но мне кажется, с тех пор многое изменилось.
Георгий с намеком проталкивает два пальца в накачанную им под завязку глубину.
– Отпусти. Дай нам шанс. Себе дай. Быть счастливой.
Конечно, он прав, но…
– Отвезешь меня домой? Юра скоро привезет Мишку, – шепчу я, отводя глаза, и убегаю в душ.
По дороге в город в салоне царит тишина. Но именно она кричит мне в ухо: Элька, ты дура, разве можно так его обижать?! Нельзя. И не преследую я такой цели! Просто я ужасно запуталась, все происходит так быстро, что моя психика не успевает перестраиваться. Чтобы вернуть нам ощущение близости, без которого мне физически плохо, начинаю издалека:
– А правда, что у тебя дед японец?
– Да, а почему ты спрашиваешь?
Ободренная тем, что Бутенко не считает нужным наказывать меня молчанием, оживляюсь:
– Просто если эти гены как-то проявятся, они будут с Мишкой похожи.
– Мишка с возрастом изменится.
– Откуда ты знаешь?
– Я тоже в детстве был похож на азиата. А сейчас?
– Вообще нет.
– Ну вот.
– Значит, нет шансов?
– Это как посмотреть. В ребенке нас с тобой – в пропорции пятьдесят на пятьдесят. Но! Какой набор генов он возьмет от бабушки и от дедушки – лотерея. Например, он может взять девяносто пять процентов от одного и только пять от другого. Впрочем, кому я это рассказываю?
– Рассказывай-рассказывай, – смеюсь. – Я уже здорово подзабыла курс генетики.
Жорка улыбается краешком губ. Взгляд от дороги убегает ко мне.
– Ну, а с остальным как?
– Тяжело, Жор. И спасибо, что ты меня держишь на больничном. Не знаю, как бы справлялась, если бы мне еще нужно было работать.
На мою пылкую благодарность Жорка отвечает, ободряющим пожатием руки. Мы прощаемся у дома и расходимся по своим углам. «Это неправильно», – шепчет навязчивый голос внутри. А я не знаю, что на это ответить… Наверное, я просто боюсь попасть в очередную зависимость. Хотя кого я обманываю? Я и так уже в ней по уши.
В следующий раз мы встречаемся с Георгием у кабинета УЗИ. Я дергаюсь, хотя сидящим в ожидании своей очереди парам до нас нет никакого дела. Чего не скажешь о пробегающей мимо заведующей женской консультацией, которая знает меня как жену Валова. Неудивительно, что на осмотр я захожу взвинченной до предела.
– Так, мамочка, успокаиваемся. Не то выпишу вам направление в патологию.
– Что-то не так с ребенком?
– С девочкой все хорошо. А вот у тебя пульс зашкаливает, ну что такое?
– С девочкой? – повторяю я, переводя взгляд с экрана на Жорку. А тот сидит довольный, аж рожа светится. Ловлю его руку, прижимаю к щеке. И каждой клеточкой в своем теле чувствую, как мы еще глубже проникаем друг в друга. Все остальное неважно. Так я думаю ровно до тех пор, пока мы, не иначе как по насмешке судьбы, не сталкиваемся в больничном коридоре с Валовым. Ох, как он смотрит! А ведь он не один. С ним еще пара человек, докторов… Ну и сцена!
