получше, и он пожимает плечами в ответ.
— Какой в этом смысл?
Черт. Что-то должно было случиться, но что?
Прочищая горло, я переминаюсь с ноги на ногу. — Я не знаю, но кто-то однажды сказал мне, что разговор об этом может иметь значение.
На этот раз настала очередь Энцо усмехнуться, когда он поднимает взгляд от рук, лежащих на коленях, и встречается со мной взглядом. — Что это изменит? Мертвый остается мертвым, говорю я об этом или нет. Мне насрать на русских, которых мы убили сегодня, или на негативную реакцию, которая может возникнуть, но… — Он замолкает, вытирая лицо рукой, и моя грудь сжимается.
Отодвигаю пистолет подальше от кровати, сажусь рядом с ним, тяжело вздыхаю, обдумывая свои следующие слова.
— Сколько человек вы потеряли сегодня?
— Троих.
Его реакция мгновенна, и напряженность в его тоне и то, как напрягается его тело, говорят мне, что именно в этом заключается его боль прямо сейчас.
— Это, должно быть, тяжело, — бормочу я, отводя от него взгляд, когда эти чужие слова слетают с моих губ. Я не знаю, как это сделать… что бы это ни было… сострадание? Черт возьми, я не знаю.
— Самое тяжелое во всем этом то, что один из людей, которых мы потеряли сегодня, был моим самым близким другом, не считая моих братьев, и нашим самым надежным парнем.
— Черт возьми, это нехорошо. — Я внутренне корю себя за свой выбор слов, но мне никогда не приходилось переживать смерть того, кто был мне дорог. Вероятно, это потому, что я никогда ни о ком по-настоящему не заботилась.
— Да, черт возьми, это точно. — Ответ Энзо снимает напряжение с моего тела, меня охватывает удивительное беспокойство из-за того, что я только что разозлила его своим неудачным выбором слов, но это остается незамеченным.
— Мне жаль, что с ним это случилось. — Я сжимаю губы, надеясь, что говорю правильные вещи, и, хотя он не кажется злым, боль в его глазах непоколебима.
— Мне тоже. Но мы позаботимся о его семье. Мы всегда так делаем, и это самое главное.
Мои брови хмурятся, когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. — Хотя это его не вернет.
Он снова опускает взгляд на свои руки, опускает плечи и отвечает: — Я знаю. Вот почему я решил вместо этого провести некоторое время с другим моим другом. — Другим другом? Его глаза поднимаются на мои, и он, должно быть, видит вопрос, танцующий на моем лице, потому что продолжает: — Текила.
Ааа. Приподнимая бровь, я ухмыляюсь. — Похоже, у тебя были не самые лучшие времена, — признаю я, указывая на его состояние.
— Что-то вроде этого.
На мгновение над нами опускается тишина, тяжесть окружает человека, который обычно такой беззаботный и энергичный.
Прочищая горло, я заправляю мокрые волосы за ухо и прижимаюсь своим плечом к его плечу. — Я не очень хороша во всем этом утешении или сочувствии, — начинаю я, указывая пальцем между нами. — Но если тебе что-нибудь понадобится от меня, только скажи. Я могу застрелить ублюдка с близкого расстояния или из снайперской винтовки, как тебе больше нравится, — начинаю я, загибая на пальцах. — Я могу забить кого-нибудь до смерти и сделать так, чтобы это выглядело преднамеренно или случайно, опять же, как тебе больше нравится. Черт, я могу действительно сделать им больно и отправиться за их деньгами.
Уголок его рта приподнимается в ухмылке. — Это чертовски сексуально.
Я недоверчиво качаю головой, когда его рука опускается на мое плечо. — Только сумасшедший мафиози мог так подумать.
Как только слова слетают с моих губ, он становится все ближе и ближе. Я застываю на месте, не в силах остановить то, что за этим последует, и я все равно не хочу что бы это заканчивалось.
Я жаждала этого с той самой ночи, когда встретила его, тем более сейчас, когда передо мной сидит его грубая и уязвимая версия. Как будто я медленно задыхалась, вдох за вдохом, прежде чем его губы коснулись моих в мучительном порыве.
ЭНЦО
Она пахнет так чертовски сладко, выглядит как ангел, упавший с небес, но обладает навыками, способными поставить мир на колени.
Как кто-то может быть таким чертовски соблазнительным, даже не пытаясь?
Я почувствовал это влечение к ней в тот первый вечер, когда увидел, как она пересекает зал, чтобы занять место у стойки бара. Она никак не могла знать, что мы все следим за ней, особенно учитывая то, как ее голова была сосредоточена на пункте назначения. Она не могла знать, где мы были, даже если ее послали туда за нами, но каждым движением бедер она притягивала нас к себе.
Я даже не осознаю, что наклоняюсь к ней, пока мои губы не прижимаются к ее губам, притягиваясь друг к другу, и она, не колеблясь, прижимается ко мне.
Черт.
Ее губы прижимаются к моим, ее борьба за контроль мгновенно заметна, даже когда я поднимаю руку, чтобы схватить ее за горло и удержать на месте. Я помню, как она говорила мне, что ей нужен мужчина, который может принимать решения и контролировать ситуацию, и я более чем готов сделать это прямо сейчас. Это все, о чем я был в состоянии думать, и именно поэтому я оказался в ее комнате вместо своей, когда вернулся домой.
Когда она одобрительно мычит от моих прикосновений, я стону. Я играю с огнем, но к черту последствия.
Наш поцелуй становится глубже, пока мы боремся за контроль, пока я не совершаю необходимый рывок и не впиваюсь зубами в ее нижнюю губу. Она задыхается, прежде чем это перерастает в глубокий стон, который поражает меня прямо в член. Пульсируя внутри моих штанов, я почти кричу вместе с ней, потребность вибрирует в моих венах.
Черт.
Мне нужно больше.
Этого.
Ее.
Без дальнейших раздумий я убираю руку с ее горла, хватаю за бедра, прежде чем швырнуть ее на кровать, отчего она тихонько вскрикивает. Она подпрыгивает на простынях, когда смотрит на меня снизу вверх, ее глаза горят жаром и желанием, точно так же, как, я представляю, мои отражаются в ней.
Ее ладони прижаты к простыням, пальцы впиваются в материал, когда полотенце немного распахивается, обнажая вершинку ее напряженного левого соска. У меня текут слюнки, а сердце бешено колотится в груди.
Мне нужно успокоиться, пока я не зашел слишком далеко.
— Какой грех я совершил, чтобы заслужить тебя? — Вопрос срывается с моих губ, когда я сбрасываю туфли и забираюсь на кровать,
