– Не надо было их брать! – вдруг с недетским ожесточением произнес он, сверкнув в темноте черными глазами.
Диля лишь грустно усмехнулась – ишь ты, какой гордый сын Памира…
– Нет, сынок. Надо. Мы их честно с тобой заработали. Они наши. Пойдем, машину поймаем.
– Ой, Дилечка, здравствуй… А чтой-то ты с чемоданом? И поздно так… – отступила в прихожую, открыв им дверь, тетя Таня.
– Мам, кто пришел? – тут же прилетел в прихожую женский недовольный голос, и тетя Таня обернулась на него испуганно, вобрав голову в плечи.
– Это ко мне, Тамарочка! – крикнула она в глубь квартиры и, обернувшись к Диле и почему-то приставив палец к губам, проговорила шепотом: – Вы раздевайтесь, проходите пока на кухню… Я сейчас…
Она слишком торопливо юркнула в комнату, и слышно было, как виновато-ласково зажурчал там ее быстрый говорок. На кухне Диля села в уголочке за холодильником, Алишер тут же пристроился рядом, прижал голову к плечу, и она машинально провела ладонью по его ершистому затылку, одновременно прислушиваясь к диалогу в комнате. Судя по всему, ничего хорошего им этот диалог не сулил, потому что незнакомый женский голос, по всей видимости принадлежавший тети-Таниной дочке Тамарочке, вдруг резко взмыл до самой высокой возмущенной ноты, а вскоре и сама Тамарочка нарисовалась в кухонном проеме, и Диля чуть привстала на стуле, робко и приветливо улыбаясь:
– Здравствуйте…
Тамарочка ей ничего на приветствие не ответила, лишь просверлила долгим сердитым взглядом. Да и на «Тамарочку» в смысле уменьшительно-ласкательного имени она слабо тянула – высокая, плечистая, обросшая твердым жиром, который почему-то выбрал себе самое неудачное в женском фигурном строении место, то есть решил расположиться по принципу «от талии вверх», а не вниз. Очень внушительно выглядела Тамарочка, и толстые розовые щеки, будто маслом намазанные, выглядели внушительно, и маленькие сердитые глазки посверкивали остро-презрительно, будто стараясь изо всех сил сочетаться с этой внушительностью.
– Как это ты умудрилась, мам, только одну ее зарегистрировать, интересно? – полуобернувшись к стоящей за ее плечом тете Тане, громко проговорила Тамарочка, скорее зло, чем насмешливо. – Могла бы еще пятнадцать таджиков к себе на жительство оформить, с тебя станется…
– Тамарочка, так ведь она ж Машина дочка! Как же я могла…
– Машина, Клашина… Какая разница? Что, всех теперь прописывать, что ли? Совсем у тебя осторожности никакой нет! У меня прям чуть молоко не пропало, когда я узнала!
Тут же, словно испугавшись произнесенной вслух перспективы пропажи молока, послышался из глубины квартиры призывный детский плач, и Тамарочка, мигом всполошившись, кинулась на этот плач, тяжело переступая пятками по коридору.
– Ой, смаялась я с ней совсем, Дилечка, с Тамаркой-то… – тяжело опускаясь на кухонный стул, произнесла тетя Таня и тут же испуганно оглянулась назад, будто Тамара могла вернуться и услышать ее признание. – Не задалось у нее с мужем, вот и бесится девка. Сколь я у них гостила, ни разу своего зятя трезвым не видела. А Томка – она ж у меня отчаянная! Чуть что не по ней – сразу за сковородку хватается. Вот и пришлось ее увезти от греха подальше. Ты уж извини, что она на тебя рыкнула. Ничего, устроимся как-нибудь.
Тетя Таня вздохнула, оглянувшись на дверь, и непонятно было, кому это обнадеживающее «устроимся» было предназначено. Наверное, все-таки дочке Тамарочке.
– Теть Тань… Вы мне хотели адрес маминой сестры дать. Помните?
– А! Да-да, конечно… Сейчас принесу. Где-то у меня открыточка Машина на память оставалась.
Она быстро юркнула в комнату и через некоторое время вернулась, неся в вытянутых руках старую открытку и подслеповато вглядываясь в написанные косым маминым почерком строчки.
– Вот, держи… Деревня Горелово Пригожинского района, улица Ленина, дом пятнадцать. Может, и правильно, что решила туда съездить. Может, Зинаида и примет тебя. Племянница ты ей или кто?
– Мама! Иди помоги мне! – донесся из глубины комнаты раздраженный, почти плачущий Тамарин голос, и тетя Таня, вздрогнув, снова заполошно подскочила со стула.
– Внучка-то у нас приболела немного, температурит! – уже на ходу сообщила она Диле и, обернувшись от двери, добавила: – Я сейчас приду, Дилечка, ты сиди… Хоть чаем вас напою, что ли…
Алишер тихо вздохнул, посмотрел на нее сбоку нерешительно. Диля поплотнее прижала его к себе, одновременно вчитываясь в ничего не значащие открыточные строчки про «поздравляю и желаю счастья в труде и личной жизни» и пытаясь лихорадочно сообразить, что ей предпринять дальше. Перспектива «чая» ее совсем не устраивала. Ну, попьют они чаю, а дальше что? Выйдет на кухню Тамарочка и заявит капризно – простите, мол, дорогие гости, не надоели ли вам хозяева? А ведь она точно заявит и даже скандал бедной матери устроит, вон как ругается на нее там, в комнате… И опять про пятнадцать таджиков поминает, даже здесь, на кухне, слышно. Дались они ей, эти пятнадцать таджиков!
– Пойдем отсюда, Алишер… – легко поднялась она с места решившись.
Он послушно пошел за ней в прихожую, послушно натянул на себя куртку, сунул ноги в ботинки. Вдвоем они выволокли в парадное вещи, тихо захлопнули за собой дверь. Потом Диля долго и безуспешно нажимала на кнопку звонка у другой двери – в квартиру Ирины Григорьевны. Коротко и музыкально тявкающие звуки накладывались один на другой, и ей даже показалось, что сверкнул на секунду желтым огоньком глазок по ту сторону двери и тут же погас. И Шурикова звонкого лая не слышно было. Дома ее нет? Или открывать не хочет? А впрочем, какая ей разница, результат все равно один…
– Мам, а куда мы теперь? – тихо спросил Алишер.
Явственно прозвучавшая нотка обреченности в детском голоске ткнулась холодной иголкой в солнечное сплетение и будто осталась там, задрожала болью. Вздохнув глубоко, она задержала в себе воздух, боясь его обратно выдохнуть. Страшно было выдыхать, потому что все может на этом выдохе произойти. Можно сорваться, например, крикнуть в сердцах на мальчишку, вроде того – откуда я знаю! Могут слезы отчаянные пробить, и тогда ноги в коленках подогнутся слабостью, и она осядет на пыльную метлахскую плитку лестничной клетки, изойдет в безнадеге. Картинки эти пронеслись в голове так быстро и явственно, что она мотнула ею довольно резко – не хочу, не надо! – и выдохнула тихо, и даже губы удалось растянуть в подобии улыбки.
– А давай поедем к Илхому! – как можно беспечнее произнесла она. Может, даже немного переборщила с беспечностью, потому что Алишер глянул на нее с пугливым сомнением, помолчал немного, потом деловито начал пристраивать сумку на плечо.
