Он тихо смеется и закрывает за собой дверь. Бросив на диван ремень, забываю о боли и поворачиваюсь к нему:
— Что ты здесь делаешь?
— Я волновался за тебя. Ты уехала без предупреждения и…
— Я оставила тебе записку, и, кроме того, ты был в отличной компании.
Эрик снова напрягается.
— Я не хочу больше слышать те унизительные вещи, которые ты говорила. Я имею в виду то, что ты моя шлюха. Ради бога, Джуд, конечно же, ты не моя шлюха! Ты никогда ею не была и не будешь, понятно? — Я киваю, и он продолжает: — Послушай, Джуд, разве ты до сих пор не поняла, что для меня секс — это игра и ты самая важная ее составляющая?
— Ты сам это сказал: составляющая!
— Когда я говорю «составляющая», я имею в виду, что на данный момент ты женщина, которая меня интересует больше всего. Без тебя игра не имеет смысла. Черт побери, я думал, что мы давно это выяснили.
Напряжение такое сильное, что воздух можно резать ножом.
— Послушай, Эрик, так не может продолжаться. Давай останемся только друзьями. Думаю, что в плане работы мы можем сотрудничать, но…
— Джуд, я никогда тебя не обманывал.
— Я знаю, — признаюсь я. — Проблема во мне, а не в тебе. Дело в том, что я не узнаю себя. Я не игрушка, которой ты можешь управлять, как хочешь. Я не хочу… не хочу ничего знать ни о твоем мире, ни о твоих играх, ни о чем подобном… Я думаю… думаю, что будет лучше, если каждый вернется к своей обычной жизни и…
— Хорошо, — соглашается он.
Я впадаю в ступор.
Мне хочется еще немного поспорить об этом. Я что, сошла с ума?
В его глазах — и боль, и злость, но я пытаюсь подтвердить сказанное и не броситься в его объятия. Как только я оказываюсь рядом с ним, моя сила воли испаряется, а мне нужно контролировать себя. Ну вот, я сама себе противоречу!
Вдруг мою руку пронзает боль, и я с криком подскакиваю:
— О боже! Как же больно! Че-е-е-е-ерт! Че-е-е-е-ерт!
У него вытягивается лицо. Он растерянно смотрит, как из меня изливаются жалостливые стоны и непристойные слова. Я умираю от боли.
— Очень болит?
— Да. Я сейчас выпью болеутоляющее, или не знаю, что со мной будет.
Рука горит, и возвращается невыносимая боль. Мечусь по гостиной как сумасшедшая, но Эрик останавливает меня.
— Сядь, — приказывает он. — Я позвоню другу.
— Какому?
— Знакомому врачу, чтобы он осмотрел твою руку.
— Но я уже была в больнице…
— Ну и что? Я буду спокойнее себя чувствовать, если тебя осмотрит Андрес.
Мне так больно, что даже не могу разговаривать. Через двадцать минут звонит домофон. Эрик отвечает, и через минуту заходит мужчина. Они здороваются, и его знакомый с изумлением смотрит на то, во что превратилась моя квартира.
— Джудит занималась генеральной уборкой, — шепчет Эрик.
Они с улыбкой переглядываются. А я, раздраженная невыносимой болью, бормочу:
— Давайте, не смущайтесь. Если вы считаете, что здесь не убрано, я разрешаю прибраться. Вы можете взять веник и швабру.
Мое плохое настроение вызывает у них смех.
Смешно им!
Наконец доктор подходит ко мне.
— Привет, Джудит, меня зовут Андрес Вилья. Давай посмотрим, что у тебя там.
— Я обожглась утюгом, и мне ужасно больно.
Он кивает и берет ножницы.
— Дай руку.
Эрик садится рядом со мной и успокаивающе поглаживает меня по спине. Врач аккуратно разрезает повязку, осматривает ее, берет какой-то раствор и наносит на рану. Я вздыхаю от моментального облегчения. Затем он прикладывает пропитанный этой жидкостью компресс и забинтовывает руку.
— Очень больно, да?
Киваю.
Я не плачу, потому что мне стыдно перед ним плакать, и Андрес это замечает. Эрик тоже.
— Я сделаю тебе укол с обезболивающим. Это подействует быстрее, чем таблетка. Но предупреждаю, что такие раны весьма неприятны. Успокойся, скоро все пройдет.
Я беспрекословно его слушаюсь.
Пусть колет что угодно, лишь бы поскорее прошла эта адская боль.
Пока он делает укол, я рассматриваю его. Он заговорщически мне подмигивает. Ему около тридцати лет, высокий смуглый брюнет с приятной улыбкой. Достает визитку и протягивает мне.
— Можешь звонить по любому поводу и в любое время.
Я читаю: «Доктор Андрес Вилья» и номер мобильного телефона. Глупо киваю головой и кладу визитку на кухонную полку.
— Хорошо, я так и сделаю.
Эрик властно кладет руку мне на талию, а вторую — на плечо своего друга и говорит:
— Если ты ей понадобишься, я позвоню тебе.
Андрес улыбается, Эрик отпускает меня и идет его провожать. Несколько минут они шепчутся, но я ничего не могу разобрать. Я хочу, чтобы боль поскорее ушла, и это единственное, что меня интересует.
Я снова усаживаюсь в кресло. Боль начинает стихать, и я чувствую себя человеком. Эрик возвращается в гостиную и, разговаривая с кем-то по телефону, смотрит в окно. Я закрываю глаза, мне нужно расслабиться.
Не знаю, сколько времени я так лежу, как вдруг слышу звонок в дверь. Томас, шофер, вручает Эрику кучу пакетов. Тот закрывает за ним дверь, поворачивается ко мне и говорит:
— Я заказал немного еды на ужин. Не вставай, я сам всем займусь.
Киваю и улыбаюсь. Гениально! Мне необходимо, чтобы меня побаловали.
Слышу, как Эрик хозяйничает в кухне. Наконец он появляется с подносом, на котором стоят тарелки, приборы и бокалы.
— Я попросил Томаса купить китайскую еду. Вот только не помню, нравится ли она тебе.
— Обожаю ее, — улыбаюсь я.
— Меньше болит? — спрашивает он серьезно.
— Да.
Судя по всему, мой ответ его успокаивает.
Наблюдаю, как Эрик выставляет на поднос все, что принес, и не могу оторвать от него взгляд. Не верится, что этот молодой человек, расставляющий тарелки и стаканы, — тот самый суровый Айсмен. У него спокойное лицо, и мне это нравится. Мне нравится видеть и чувствовать это.
Он снова идет на кухню и возвращается с подносом, нагруженным белыми коробочками. Садится рядом со мной и говорит:
— Так как я не знал, что именно ты любишь, я попросил Томаса принести всего понемногу: жареный рис, китайский хлеб, блинчики с начинкой, лапша с соей, китайский салат, телятина с ростками бамбука, свинина с шампиньонами, китайская вермишель с зеленью, жареные креветки, цыпленок с лимоном. А на десерт трюфели. Надеюсь, тебе что-нибудь понравится.
Пораженная, бормочу:
— Мама дорогая, Эрик… Да здесь еды на целый полк! Мог мы предложить Андресу поужинать с нами.
— Нет.
— Почему? Мне он показался милым…
— Так оно и есть. Но мне хотелось побыть с тобой наедине. Нам нужно серьезно поговорить.
