— Умница! Видишь, я знал, что ты сможешь!
Он улыбается, но в его глазах что-то еще. Грусть, которая никогда не исчезает.
Уилла заканчивает читать книгу и присоединяется к Тиффину перед телевизором. Я делаю вид, что потягиваю чай, наблюдая за Лоченом поверх кружки. Слишком уставший, чтобы двигаться, он снова садится, прихрамывая. Клочки бумаги, разбросанные книги, школьные письма и портфель Уиллы лежат перед ним. Между нами растягивается долгое молчание, как натянутая резинка.
— Ты в порядке? — в конце концов, спрашиваю я его.
Он криво улыбается и, кажется, колеблется, глядя вниз на заваленный стол.
— Не совсем, — наконец, отвечает он, избегая моего взгляда. — А у тебя?
— Нет. — Я прижимаюсь губами к ободку кружки в попытке остановить слезы. — Я скучаю по тебе, — шепчу я.
— Я тоже по тебе скучаю. — Он по-прежнему смотрит вниз, на книгу, которую читает Уилла. Его глаза, кажется, блестят. — Может… — Его голос срывается, поэтому он пробует снова: — М-может, тебе стоит дать Димарко еще один шанс? Ходят слухи, что он… он, наверняка, без ума от тебя! — Вымученный смешок.
Я гляжу на него в немом изумлении. Чувствую себя так, будто меня ударили по голове.
— Это то, чего ты хочешь? — спрашиваю я его с едва сдерживаемым спокойствием.
— Нет… нет. Я совсем не этого хочу. Но, может быть, это… поможет?
Он смотрит на меня с выражением полного отчаяния.
Я продолжаю кусать губу, пока не буду уверена, что не начну плакать, прокручивая его возмутительное предложение у себя в голове.
— Помочь мне или помочь тебе?
Его нижняя губа на мгновение вздрагивает, и он тут же прикусывает ее, видимо, не замечая, что складывает гармошкой обложку учебника Уиллы.
— Не знаю. Может, нам двоим, — поспешно говорит он.
— Тогда ты должен куда-нибудь сходить с Фрэнси, — выпаливаю я в ответ.
— Хорошо.
Он не поднимает взгляд.
Я на мгновение теряю дар речи.
— Ты… но… я думала, тебе она не нравится? — ужас в моем голосе резонирует по комнате.
— Не нравится, но мы должны что-то делать. Нам нужно встречаться с другими людьми. Это… это единственный способ…
— Единственный способ для чего?
— Чтобы… чтобы перебороть это. Чтобы выжить.
Я опускаю кружку на стол, расплескивая чай на руку и рукав рубашки.
— Ты думаешь, я просто переборю это? — кричу я, кровь приливает к моему лицу.
Втянув голову в плечи и вздрогнув, будто я собираюсь его ударить, он поднимает руку, чтобы держать меня нас расстоянии.
— Не… я не могу… пожалуйста, не делай все только хуже.
— А я могу? — открываю я рот от удивления. — Я могу сделать все хуже?
— Все, что я знаю, это то, что мы должны что-то делать. Я не могу так… я не могу больше так продолжать!
Он неровно вдыхает и отворачивается.
— Я знаю. — Я понижаю голос, заставляя себя вернуться в некое подобие спокойствия. — Так же, как и я.
— А что еще мы можем сделать? — Его глаза умоляют мои.
— Хорошо. — Я закрываю свои мысли, закрываю чувства. — Я скажу Фрэнси завтра. Она будет на седьмом небе от счастья. Но она порядочный человек, Лочен. Ты не сможешь просто бросить ее через неделю.
— Не брошу. — Он смотрит на меня, у него на глазах стоят слезы. — Я останусь с ней так долго, как она того захочет. Я женюсь на ней, если она захочет. То есть, по большому счету, какое, черт возьми, имеет значение, с кем я останусь, если это не можешь быть ты?
Сегодня все по-другому. Дом холодный и чужой. Кит, Тиффин и Уилла кажутся подражателями самих себя настоящих. Я даже не могу взглянуть на Лочена, олицетворение моей потери. Улицы по дороге в школу, кажется, изменились в одночасье. Наверно, я в каком-то незнакомом городе, в какой-то широко раскинувшейся стране. Пешеходы вокруг меня не совсем похожи на живых. Я не чувствую себя живой. Я больше не уверена в том, кто я есть. Девочку, существовавшую до той ночи, того поцелуя, стерли из жизни. Я больше не та, кем была, я все еще не знаю, кем стану. Нервные гудки автомобилей раздражают меня, как и звуки шагов по тротуару, проезжающие автобусы, открывающиеся ставни магазинов, пронзительная болтовня детей, идущих в школу.
Здание больше, чем я его помню: строгий, бесцветный, бетонный вид. Ученики, спешащие по этой дороге, выглядят как статисты на съемочной площадке. Я должна двигаться для того, чтобы соответствовать всему происходящему, как электрон должен подчиняться току. Я поднимаюсь по ступеням очень медленно, по одной, когда мимо меня протискиваются и толкаются люди. Дойдя до класса, я замечаю то, чего не видела раньше: отпечатки пальцев на стенах, пятнистый линолеум, потрескавшийся, как тонкая яичная скорлупа, ритмично исчезающий у меня под ногами. Где-то издали на меня пытаются наскочить голоса, но я отражаю их. Звуки отскакивают от меня незамеченными: скрип стульев, смех и болтовня, сплетни Фрэнси, жужжание учителя по истории. Солнечный свет прорезается сквозь покрывало облаков, проникая сквозь стекла больших окон, через мой стол, прямо мне в глаза. Передо мной образовываются белые пятна, пляшущие пузыри цвета и света, которые держат меня в плену до тех пор, пока не звенит звонок.
Рядом со мной Фрэнси, ее рот полон вопросов, накрашенные красным губы раскрываются и закрываются — губы, которые скоро коснутся губ Лочена. Я должна сказать ей сейчас, пока не слишком поздно, но у меня пропадает голос, и изо рта вырывается лишь пустой воздух.
Второй урок я пропускаю, чтобы избежать ее. Хожу по пустой школе, своей огромной тюремной камере, в поисках ответов, которые невозможно найти. Мои туфли стучат по ступеням, когда я поднимаюсь вверх и спускаюсь вниз, обхожу вокруг и вокруг каждый этаж, ища — что? — своего рода освобождение? Резкий зимний свет усиливается, проникая в окна и отражаясь от стен. Я чувствую его давление на своем теле, прожигающее дыры в моей коже. Я заблудилась среди этого лабиринта коридоров, лестниц, этажей, расположенных друг над другом, как колода карт. Если я продолжу идти, то, возможно, найду обратный путь — путь к тому человеку, кем я была. Теперь я двигаюсь медленнее. Может, даже плыву. Я плыву сквозь пространство. Земля потеряла свою силу притяжения, все вокруг меня кажется жидким. Я дохожу до другой лестницы, ступени растворяются внизу. Подошва моего ботинка отрывается от поверхности, и я ступаю в небытие.
Я смотрю на затылок Нико Димарко. Замечаю на краю парты его темную руку с грубыми пальцами, и мысль о том, что они касаются Маи, причиняет мне физическую боль. Я не могу просто стоять и смотреть, как кто-то встречается с моей сестрой, потому как сам я не могу пойти с Фрэнси или любой другой девушкой и сделать вид, что она может мне заменить ее. Нужно найти Маю и надеяться, что еще не поздно. Мне нужно сказать ей, что сделка отменяется. Возможно, со временем она сможет найти кого-то, с кем сможет быть. И я буду счастлив, только ради нее. Но для меня никого никогда не будет. Абсолютная уверенность в этом факте душит меня.
